Не путать с Доминиканской Республикой. Повести и рассказы. Дарья Гущина-Валикова

улице Ленина и занимаюсь самоистязанием. Чёрт меня дёрнул, надо было демонстративно промолчать – этого вполне достаточно, чтобы выказать отношение к его дурацким излияниям. Лелеял бы своего ненаглядного кумира про себя, коли уж так его обожает, а то – устраивает тут представления для публики, когда не просят! Вот мы, например, с Карманниковым – безо всякой на то договорённости, инстинктивно как-то! – имя нашего и вслух-то стараемся не произносить, словно опасаемся налёт какой-то оставить, захватать, затрепать… А если где когда речь о нём заходит, хоть бы и вскользь, – разом оба замираем (пусть в противоположных углах помещения находимся, пускай я даже его и не вижу, но знаю точно, что он весь сейчас обращён в слух, и он знает это же про меня!), и потом иногда переглядываемся – слава мол, Богу, ничего по крайней мере недолжного произнесено не было, можно и расслабиться…

      Но всё равно – нехорошо получилось. «Деталь монумента» – а тот, который так первый выразился, – добро б, лучше был!.. Ну, не люблю я эту самую поэму, ни её, так сказать, объекта, ни субъекта… Но ведь «деталь» -то, справедливости ради, ещё и кое-что помимо написала. Разве не было у него стихов, в самом деле? Как это – «Не враг я тебе, не враг…». Нет, не то, лучше: Мне и в дожди без тебя – сушь, мне и Москва без тебя – глушь… Ещё за деньги люди держатся… ещё ко власти люди тянутся… Но скоро этого не будет… – так, что ли? Чёрт, не помню. Да, ещё же «Синие гусары»! Отец любил. Во всяком случае, в молодости… А это: Желтобилетная листва бульварная… каким-то золотом теки с куста… – так, вроде? И как не бросила – она меня ещё – с досады грянув: да отвяжись! – неизменяемая, не изменяющая… и – замечательная (что ли?) жизнь… Да, чёрт бы побрал всё на свете!

      – Сюда, кажется, – сворачивает Катька в переулочек.

      – Все, небось, на море, куда мы идём? – принимаюсь я за привычное в таких случаях нытьё.

      Но – ошибаюсь, и вскоре мы сидим на захламлённой терраске с уже названной художницей Дашкой и также названной Ленкой, её двоюродной сестрой из Питера. Венчает компанию некий их общий друг Шурик, сильно заросшая и обгоревшая личность с крестом на голой груди, что движется автостопом из Керчи в Евпаторию – и по пути чуть ли не в каждом населённом пункте обнаруживает московских знакомых, непременно его привечающих.

      Звучит обещанная музыка, её монотонный ритм словно забивает меня во гроб, и я продолжаю свои нудные раздумья… Конечно, следовало бы подойти к нему и сухо сказать что-то вроде: «Адриан Сергеевич, я сегодня была не права. В смысле, мне жаль, если я обидела ваши чувства. Простите!» И величаво удалиться. Но где ж мне это сделать? Мне проще повеситься. Потому что я слишком хорошо его знаю, знаю, самонадеян он настолько, что решит, будто я и впрямь осознаю собственную неправоту, будто я, значит, как пай-девочка, сама пришла с повинной… Я слишком хорошо могу представить его самодовольный вид, с коим он, возможно, даже потреплет меня по щёчке великодушно: ну, что ты, Марфут, да я уж и забыл!.. Нет уж, на фиг, лучше оставаться резкой, прямолинейной и недовоспитанной.