Кайсай с удивлением для себя отметил да признал очевидное, что попутчик волей судьбы к нему в начале пути приставленный оказался интересным и не глупым собеседником. В отличие от Кайсая он много знал об обычной жизни и с удовольствием об этом рассказывал. Кайсай же поучал его воинским премудростям, что белобрысый впитывал в себя как песок высохший и в конечном итоге от слов они постепенно перешли к делу ратному.
Спина ещё у рыжего болела да плохо двигалась, отчего в силу полную показать он не мог мастерство бердника, но Кулику и того за глаза хватало выше маковки. Даже с покалеченным Кайсаем у него ничего не получалось, как ни старался да ни пыжился.
Один раз Кулик увлёкся настолько в своём бессилии, что не заметил, как откровенные издёвки молодого бердника, вывели его из себя доведя до белого каления. И не отдавая отчёт своим действиям да разъярившись до состояния быка бешеного, Кулик выбросил ненавистный ему меч акинак, выхватил из пня топор воткнутый, да под горячую руку подвернувшийся. Он с яростным воплем кинулся на обидчика, мечась средь берёз молодых с осинками, то и дело снося стволы тонкие с одного замаха как травины мягкие.
Он не помнил, как долго продолжалось это бешенство, но холодная струя воды колодезной ему в лицо прилетевшая, в раз остудила пыл приводя в сознание и он, тяжело дыша огляделся, будто ничего не узнавая вокруг себя.
Прямо перед ним стояла встревоженная да как всегда голая Апити с ковшом в руках, а чуть поодаль тяжело дыша загибался Кайсай, держась за берёзу руками обоими да прогибая больную спину в мучениях.
– Кулик, – проскрипел воин, от боли постанывая, – из тебя никогда не получится бердника.
Кулик опустил руки ослабшие, всё ещё топор державшие да поник головой белобрысой осознавая свою никчёмность полную.
– Потому что ты берсерк от Троицы, – тем временем закончил Кайсай, улыбаясь дружески, – мне про таких как ты дед рассказывал.
– Я не хотел, – начал Кулик оправдываться, – какое-то затмение нашло. Сам не пойму, как сделалось. Я не сумасшедший. Ты не думай. Я нормальный, в общем-то.
– А кто сказал, что ты псих, с ума съехавший? – продолжил загнанный раненый, – берсерки – это такие воины особые. Топорные тараны на поле сражения. Они в бою боли не чувствуют и проламывают собой любую оборону наглухо запечатанную. Притом дед не раз поговаривал, что в бою к ним близко подходить нельзя ни в коем случае. Они бьют всех без разбору. Чужих, своих им без разницы. Теперь я на собственной шкуре прочувствовал, что действительно без разницы.
Он, улыбаясь обнял Кулика мокрого. Тот зарделся, застеснялся, как красна девица, но тоже улыбнулся довольный похвалой бердника.
– И выбрось ты этот меч. Для тебя он просто тяжесть не нужная, а вот с топором ты мастак. Вот, правда, топор тебе другой надобен. Эх, кабы знал, прихватил бы у деда. Был у него такой в загашнике.
Тут он вдруг встрепенулся, за озирался да позвал неожиданно:
– Дед,