отпечатка страха перед суровостью проблемы смерти. Смерть ещё не осознаётся как рубеж, за которым скрывается непознаваемое, то, что недоступно уразумению человеческому. Смерть всё ещё представляется как простой и не лишённый приятности переход в мой мир, единственно мой, созданный моим воображением, где я наконец-то избавлен от всех тягот посюстороннего существования. Но на исходе эпохи Древнего царства в обыденное сознание проникает сомнение, египтянин взрослеет, осознавая нерешённость проблемы загробного существования – что там? как там? – ответа нет и нет никого, кто, вернувшись оттуда сюда, смог бы подтвердить существование радужного мира за чертой смерти. Осознание смерти как тайны раскалывает душу египтянина, душа его становится действительно рассудочной, рассечённой на прошлое, настоящее и будущее. Прошлое – это счастье беззаботного детского бытия, настоящее обременено повседневными хлопотами в борьбе за выживание, а будущее покрыто неизвестностью. Неразрешимость тайны смерти наносит глубочайшую рану психике человека. Без разрешения её – хотя бы мнимо возможного – дальнейшее существование превращается в череду тяжких мучений, без надежды на воздаяние. И это разрешение истерзанная сомнениями душа находит в осирической религии, в предании о вечном воскресении Осириса. Мотив посмертного воскресения в вечность, если здесь жизнь твоя соответствовала Маат, становится основной мифологемой сознания египтян в эпоху преодоления греховности эгоцентризма первой Смуты. Она становится той надеждой, которая если и не возвращает в счастливое неведение прошлого, то хотя бы даёт душевное выздоровление в смутном настоящем. В осирической религии воскресения, расцветшей в эпоху Среднего царства, разум египтянина вновь обретает душевное равновесие, осознавая время как вечность, а смерть как преодоление конечности существования через праведность жизни.
В эпоху Нового царства обыденное сознание причащается идее абсолютного субъекта, абсолютного Я. Для интеллектуальной элиты эта идея воплощена в образе Амона. Но простой египтянин в своём познании вынужден опираться на привычные образы осирической мифологии. Распространившийся во множестве списков миф об Исиде, выпытавшей у Ра его истинное имя, передавшей его своему сыну Гору, а через него и каждому человеку, становится популярным изложением высоких спекуляций жреческой мысли.
«Вот, Исида была женщиной (мудрой)…
И она замыслила в своем сердце
узнать имя могучего бога…
И растерла Исида (слюну) с пылью в своей руке
и из этого сделала могучего змея,
и сделала его в форме стрелы…
И она положила его на дороге,
по которой обходил великий бог Обе Земли
по своему желанию.
И бог могучий вошел пред богами…
И ужалил его могучий змей,
и огонь жизни стал из него выходить…
И могучий
