«Не было твоего имени в том,
что ты мне говорил!
Скажи его мне, и выйдет яд,
ибо живет человек, чье имя произнесено».
Яд же жег, разгораясь,
и его жар был сильнее пламени огня.
Тогда сказало величество Ра:
«Да обыщет меня Исида,
и да выйдет моё имя из моего тела в её тело».
И скрылся божественный от богов,
и расширилось место Ладьи миллионов лет.
И когда совершилось выхождение сердца,
она сказала сыну своему Гору:
«Он свяжет себя божьей клятвой, да отдаст он свои очи!»
И когда он сообщил свое имя,
Исида, великая чарами, сказала:
«Вытекай яд, выходи из Ра!
Око Гора, выходящее из бога,
золотись на его устах!
Я – я творю,
Я – я заставляю упасть на землю яд,
ибо он побежден!»» [38, 72—74]
Исида познаёт сокровенное имя Бога только тогда, когда божественное имя проявляется в её теле – «…и да выйдет моё имя из моего тела в её тело», только тогда, когда я личное осознаётся как Я абсолютное – «Я – я творю…». Мифологема тождества Я и я, скрытая в оболочке этого мифа, становится духовным достоянием множества людей. Отныне Исида – центральный персонаж осирической мифологии. Культ Осириса гаснет в её тени. Культ Исиды, благодетельницы, узнавшей тайное имя Бога и передавшей его человечеству, излучается за пределы Египта и достигает самых отдалённых окраин Римской империи. Отсветы этого культа сохраняются в тайных сообществах вплоть до новоевропейского времени. Отсветы этого культа продолжают согревать чувства простых христиан в образе Богородицы и по сей день. В этом культе находит своё завершение и осирическая мифология.
Улыбка авгура
Любая идеологическая конструкция в ходе своего становления переживает и взлёты, и падения. Испытание временем – это безжалостный критерий истинности: ложное отмирает, истинное живёт. Идея, из века в век неизменно преодолевающая времена, отмеченные печатью «улыбки авгура», – идея истинная.
В поздние десятилетия республиканского Рима авгуры, официальные жрецы римского государства, не могли сдержать улыбку смущения при совершении древнего ритуала гадания по полёту птиц. «…нельзя было возражать против того, что люди в близком кругу называли религию глупостью: авгур мог, без ущерба для своих религиозных обязанностей, смеяться в лицо своему сотоварищу, совершая священнодействие» [42, 305]. Непроизвольная гримаса, искажающая лицо человека, делающего то, что противоречит его внутренним убеждениям и что он всё же должен делать в силу устойчивости «предрассудков толпы», стала знаком вырождения официальной религии Рима, знаком начала разрастания гнойника, в конце концов погубившего республику. «Улыбка авгура» прячется в глазах множества современных жрецов. Но если вирус религиозного лицемерия поразил Рим во втором-первом столетии до Рождества Христова, то в Египте его разрушительное действие началось задолго до появления на исторической арене самого Рима. «Улыбка авгура» осеняла Египет уже во времена Тутмосидов.
История возвышения великого завоевателя