Буря бушевала у него в сердце. Он был готов разорвать отца на мелкие кусочки. Он был взбешен, разъярен! И стараясь не подавать виду своим чувствам и видя, что это ему не удается, злился еще больше. Он покраснел, потом побледнел, и бледнел все сильнее и сильнее, пока глаза на его безжизненном лице не превратились в черные пламенеющие угли. Он уже ничего не слышал и не желал слышать…
– Сынок, – ласково обратился к нему Федор Константинович, – прошу тебя, пойми…
Он положил руку ему на плечо. Но Борис в бешенстве стряхнул с себя эту руку:
– Да пошел ты!
Он выскочил с балкона и бросился в коридор. Он не хотел никого видеть. Он мечтал скорее вырваться отсюда, из этого дома, и побыть одному, и постараться как-нибудь справиться. Нет, такой подлости он не ожидал. И от кого? От собственного отца!
Гарик вскоре догнал его на улице. Борис шел, нервно вытягивая сигарету за сигаретой. Он ничего вокруг себя не видел. Ненависть, жуткая, черная, как космическая дыра, заливала ему глаза. И если бы теперь случайно кто-нибудь попался бы ему на пути, он вцепился бы в этого человека, и душил бы его, и схватил бы его и выбросил прочь с дороги, и пнул бы его ногой, и плюнул бы на него. Сволочь!
– Борька, брось, – говорил Гарик, едва поспевая за ним, – не надо. Да успокойся ты! Я тебя прошу. Не бери в голову. Что-нибудь придумаем. Ничего, справимся.
Он хотел взять Бориса за руку, чтобы остановить, но тот с такой силой отшвырнул его прочь, что Гарик даже испугался. Но вида не подал, постаравшись перевести в шутку:
– Не зря в армии пробыл – здоровый стал, как бык!
– Да пошел ты!
– Ладно, стой, послушай…
– Уйди, сказал, – произнес он сквозь зубы, – а не то… – и замахнулся крепко сжатым кулаком.
– Ну давай, бей! Бей! – заорал вдруг Гарик ни с того ни с сего. – Давай, дай мне в рожу, может, полегчает! А! Ну, чего стоишь?! Бей!
Борис сам отшатнулся, как от удара.
– Ты чего?
– А я тебе говорю, бей! – не унимался Гарик. – Врежь мне! Ну!
– Да пошел ты, – произнес Борис устало и отрешенно. – Отстань.
– От меня просто так не отделаешься, – сказал Гарик. – А знаешь что: чем драться, пойдем, лучше, выпьем. Я тут местечко знаю, недалеко.
Борис вернулся под утро, пьяный совершенно. Таким его еще никто и никогда не видел, даже он сам себя таким никогда не видел. Он ввалился в квартиру, сорвав вешалку в коридоре, упал, зацепившись за чьи-то ботинки, и выругавшись, потащился к себе в комнату.
* * *
Всю неделю он ходил, как в воду опущенный, и разговаривать ни с кем не собирался, даже с Анечкой, которая и помыслить себе не могла, что он может быть таким, и от того сильно переживала и даже плакала.