А этим-то им и будет дано хоть в чем-либо вообще еще поспособствовать куда только явно большей чистоплотности всех тех столь обыденных и более чем простых повседневных помыслов.
И все ж таки иногда (в случае более чем искусного насаждения общественных предрассудков любого рода и толка) и может ведь медленно, но верно, постепенно происходить самая так явная деградация всеобщего человеческого духа.
Раз уж вместо большой и светлой правды ему как есть сметливо подсунут дешевую аппликацию в стиле «просто, понятно и доступно всем».
42
И этак-то оно случается именно оттого, что целое учит и вдохновляет к душевному подъему, ну а рваные клочки расхожих истин запросто еще приучат человека к нигилизму, отрицанию природы как сложнейшей структуры, в дебри которой попросту никак нельзя вламываться носорогом.
Ну а действительно можно разве что лишь столь и впрямь осторожно расчищать себе путь посреди ее бескрайне запутанных зарослей.
Вот что пишет по этому поводу писатель Сомерсет Моэм в своем романе «Луна и грош»:
«Неужели, по-твоему, красота, самое драгоценное, что есть в мире, валяется, как камень на берегу, который может поднять любой прохожий? Красота – это то удивительное и недоступное, что художник в тяжких душевных муках творит из хаоса мироздания. И когда она уже создана, не всякому дано ее узнать. Чтобы постичь красоту, надо вжиться в дерзание художника. Красота – мелодия, которую он поет нам, и для того чтобы она отозвалась в нашем сердце, нужны знание, восприимчивость и фантазия».
Да только фантазия эта должна быть именно творческая, а не исключительно почти вульгарно и бесцельно прекраснодушная.
Поскольку естественная простота чего бы то ни было может быть выкуплена одним лишь тяжким интеллектуальным трудом, и он обязательно должен был еще оказаться всецело продуман, а то чувство блаженного полета для всего человечества… запросто может продлиться и куда только подолее, нежели несколько каких-либо самых злосчастных секунд.
43
Идеалистическое препарирование всей окружающей нас действительности есть сущее снятие с нее шкуры, и когда уж будет она совсем до конца полностью ведь освежевана, именно человек и может оказаться на этой земле чем-либо нисколько не нужным и попросту исключительно лишним.
Природа его в конце концов неминуемо попросту вытеснит, совершенно не стерпя над собой насилия, и произойдет это именно из-за одной той извечно так донельзя глупой привычки – все, значит, разбивать на куски, дабы затем наскоро склеивать его заново, но уж во всем до конца непременно «по-своему».
То есть как-либо по-иному оно, наверное, окажется вообще так никак нисколько нельзя, а потому, исходя из всего вышеизложенного, истинному