Природа не знает добра и зла, в ней нет ничего ни хорошего, ни дурного, и в конечном итоге всё живое подчиняется одному единственному правилу – выживать, хотя, в конце концов, жизнь убивает всех.
Так к чему тогда всё это благоговение, если без смерти невозможен эволюционный процесс10, а значит и сама жизнь, и человек, как продукт этого процесса, и, возможно, весьма побочный продукт, кто знает? Смерть, как и рождение – необходимый элемент во всей этой сложной и постоянно меняющейся биологической картине мира, и если бы не она (смерть), то жизнь на земле, вероятно, так и осталась бы сгустком органической слизи в мировом океане. Смерть замыкает круговорот веществ в природе, возвращая в почву и воду то, что должно стать материалом для будущей жизни. Так к чему же тогда все эти траты человеческих сил, энергии и ресурсов, ради чего все эти гробы, венки, церемонии и обеды? Неужели лишь для того, что бы процветал весь этот дурно пахнущий бизнес, и Город, эксплуатирующий до последнего вздоха своих граждан, продолжал бы наживаться ещё и на их смерти? Всё равно ведь уже на следующий день подавляющее большинство «скорбящих» спокойно идут на работу, а жизнь течёт, как текла, и даже смерть большего количества людей в результате тех или иных трагических событий, как правило, не может нарушить её, в целом, довольно спокойного и ровного, течения. Разве не правильнее было бы как-нибудь утилизировать наши тела более экономичным способом, а возможно даже и с пользой для общества и природы, не устраивая всех этих маскарадов? Ведь сколько бы сил и денег мы ни тратили на то, чтобы убедить себя в обратном, нет ничего более обыденного, понятного и естественного, чем смерть.
Мы шли рядами одинаковых пятиэтажных домов, и земля перемещалась под нами, но вокруг ничего не менялось. Потом пошёл медленный дождь. Захлопали зонты, и мы шли, словно ползла чёрная гусеница. Я один был без зонта и чувствовал себя голым, но уже был слишком вовлечён в этот молчаливый карнавал и видел в просвет надо мной только большие прозрачные капли, вертикально падающие в безветрии из затянутой ровным туманом бездны. Со всех сторон меня окружали одинаковые люди в строгих чёрных пальто и костюмах с такими же чёрными одинаковыми зонтами, и я уже не видел, куда мы идём. Рука в тонкой перчатке коснулась моей, и меня привлекла к себе стройная молодая женщина. И вот, она уже шла со мной под руку, а я держал над нами её зонт. Черты её лица были настолько правильными, что его невозможно было запомнить.
Гусеница ползла улицами и переулками, петляя как в лабиринте, и поглощала тех, кто встречался на её пути, становясь всё длинней и длинней. Мне стало казаться, что мы заблудились, но моя спутница не проявляла никакого волнения, и это вселяло уверенность и в меня. По её спокойному и холодному, но без какой-либо надменности, выражению лица, я понял, что всё идёт так, как должно. Потом я увидел точно такую же чёрную из людей и зонтов гусеницу с гробом