Двойная идентичность. Лейла Эдуардовна Киселева

родителей вырастить из сына хорошего управляющего или перспективного банковского работника разбились в первый же год обучения сына в университете. Эрнест не мог перечить отцу, авторитет которого был непреклонен, и поэтому из последних сил учился на экономическом факультете одного из престижных вузов страны. Еле как пережив первый семестр, он прекрасно понял, что не понял абсолютно ничего. Он так же прекрасно понимал, что если в ближайшее время он не найдёт выхода из сложившейся тупиковой ситуации, то ему покажут на выход. И если отец благодаря хорошим связям и немалым финансам смог сделать из сына студента, то это ещё не значило, что любимый сын мог позволить себе безалаберное отношение к учёбе. «Завалишь сессию – пойдёшь служить», – говорил отец. Такая перспектива была не из радужных. Нельзя сказать, что Эрнест был лентяем или безответственным человеком, он просто не любил ни эту специальность, ни этот университет. И внешне, и по характеру он был похож на свою мать.

      Отец Эрнеста был безумно влюблён в свою жену и уступал ей почти во всем. И первой уступкой было имя их сына, отец настаивал на имени Дмитрий, он был строго беспрекословен, строго до того момента, пока его Лидочку не увезла скорая, пока на родильном столе она чуть не умерла от открывшегося кровотечения. Он сидел в коридоре родильного дома, обхватив мокрую от пота голову мокрыми от слёз руками. Он не слышал криков жены, то ли от усталости, то ли от силы своего характера она не могла кричать. Кричал только врач, командовал, ругал акушерок и медсестёр, коренастый мужчина с большими и сильными руками, в которых сейчас была жизнь его жены и ребёнка. В то время как сам Андрей Петрович, человек не крещёный и не верующий, проклинал себя за то, что не знал ни одной молитвы. Ему, ополоумевшему от неизвестности и криков врача, казалось, что, если бы он знал хоть одну молитву, всё было бы хорошо. Он даже не понял, когда именно родился его ребёнок, то, что в параллель с кричащим врачом уже пять минут кричало дитя, он осознал только после. А пока ничего не менялось, персонал, нервный и озабоченный, выходил и заходил в родильную. Он бы всё отдал, чтобы тоже зайти, он бы точно помог, он бы спас её, он бы умер за неё, он бы сделал всё, чтобы она жила. И в этом сумасшедшем бреду он услышал чёткое врачебное «Всё!», но не грустное, а доброе и усталое.

      – «Что всё? Что всё?» – закричал он бешеным и вопящим голосом, на который тут же выскочил врач, желая приструнить дебошира, но увидев этот просящий взгляд, сказал уже совсем тихо: «Всё, всё хорошо. Она слаба, но всё будет хорошо». Кривая, искажённая улыбка ещё больше изуродовала и без того страшную мимику Андрея Петровича, за эту минуту, на одном только слове «всё» он умер, и с одним только словом «хорошо» родился заново.

      – Вы даже не спросите, кто родился? – поинтересовался доктор.

      – У кого? – удивился Андрей Петрович.

      – У вас! – рассмеялся врач.

      И тут Андрей Петрович вспомнил, зачем именно они пришли в это ужасное место, что изначально цель была родить, а не выжить, это потом что-то изменилось,