«Еще одна стопроцентная американка», – подумала я, но сдержала усмешку.
– Видно, что ты ее очень любишь, – заметила я самым елейным голоском.
– Ее нельзя не любить, – отозвался Том, но тут же оговорился: – Хотя есть люди, которым она не нравится. Их раздражает даже то, что она такая веселая. Как будто кому-то стало бы лучше, если б она на всех злилась!
Теперь пришло время мне напрячься: «Это он на меня намекает? Но я злюсь на одну только Джун! И он ведь понимает – почему».
Подхватив сковороду, он провозгласил:
– Готово! Тарелки дашь?
Я похвалила:
– Пахнет вкусно, просто слюнки текут. Спорю, это сестра тебя научила готовить.
– Так и есть.
– Она старше тебя?
– На три года.
– Играли вместе?
– А то!
– Дом на дереве и все такое?
Том опять ошарашено замигал:
– Откуда ты знаешь?
– Классика, – пробормотала я. – У меня такого дома никогда не было.
Поставив сковороду, он заглянул мне в глаза с сочувствием, насмешившим меня:
– И брата не было?
– И нет. Но я как-то никогда не страдала по этому поводу. Не все братья так дружны со своими сестрами, Том. Это просто к сведению.
Я поставила тарелки, разложила приборы, хотя, когда я обедаю в одиночестве, то обхожусь одной вилкой. Сомневаюсь, что Том был приучен к другому, но мне вдруг захотелось показать себя хозяйкой. Почему? Не знаю. Я вообще не знаю, почему все так вышло в тот день. Где была моя хваленая голова?
Глава 3
Когда мы съели тот омлет, который я не уставала расхваливать, при чем совершенно искренне, что-то словно скользнуло по кухне, какая-то холодная тень, в присутствии которой мы оба испытали неловкость. Хотя минуту назад мы вовсю болтали, как старые друзья, я описывала ему соседей, слегка шаржируя образы, но не слишком, чтобы Том узнал их при встрече.
Он хохотал, слушая меня, и несколько раз повторил, что я «вся в отца», хотя не припомню, чтобы Джеффри Халс особенно увлекался сатирой. Отец был человеком веселым и остроумным (особенно мы с ним любили потешаться над Джун, какая уж там любовь!), но в творчестве он чаще всего оставался серьезен. Я считала это небольшим недостатком, но он доказывал, что и без него все смеются надо всем, весь постмодернизм только на этом и держится, так что кто-то должен попытаться рассмотреть этот мир всерьез и со всем вниманием. И как раз это у него, на мой взгляд, неплохо получалось.
– Чем ты собираешься заняться? – спросила я, чтобы чем-то заполнить паузу.
Том качнул головой:
– Пока и сам не знаю. А ты не могла бы… Нет, наверное, это слишком.
Мои мысли оказались чересчур смелыми, потому что, как оказалось, Тому хотелось заглянуть в кабинет моего отца. Я улыбнулась:
– А что ты надеешься там увидеть? Скомканные исписанные листы, обгрызенные ручки? Ничего этого нет, Том. У него был ноутбук, на нем он и работал.