Серафим не пользовался электричеством – дом освещали свечи. Огарки в старинных канделябрах стояли в каждой из комнат. Не было в доме ни телевизора, ни радио, ни других благ цивилизации.
Марго зажгла свечи и села в кресло напротив большой печи с голубыми узорами на белом кафеле.
– Ничего, сейчас потеплеет. Какая ты, однако, мерзляка. – Серафим вошёл с охапкой берёзовых дров.
– Я сейчас, растоплю, – вызвалась помочь внучка.
– Сиди, я сам. Чай, не калека какой… справлюсь. Или ты может, про лета мои напомнить желаешь? – И он раскатисто рассмеялся.
Марго заметила, что старик любил пользоваться просторечьем, которое совершенно ему не шло. На слух оно звучало правдоподобно, но с образом Серафима не вязалось, выглядело искусственным.
– Ладно, соловья баснями не кормят. Сейчас самовар поставлю. А ты чашки с буфета достань да пирог маковый. Порежь – и на стол.
– Пирог? А откуда у тебя пирог?
– Откуда, откуда, – Серафим прищурился, – да вот, Акулина принесла, постаралась.
– Какая Акулина? – Марго сгорала от любопытства.
– Да есть у меня тут одна прислужница, помощница по хозяйству.
– А кто она? Сегодня придёт?
– Нет, сегодня не придёт. Не зачем, – отрезал старик. – Да ты не фантазируй, тоже мне – провидица. Я, ты знаешь, с людьми-то не очень… да и они меня сторонятся. Но Акулина ничего, тихая молчунья – для меня самый раз. Вот и заходит. – И Серафим вышел.
«Тихая молчунья…» – Повторила про себя Марго, провожая его взглядом.
Дрова в печи потрескивали. Накрыв на стол, Марго села в кресло, поджав под себя колени, так теплее. «Странно, – подумала она, – время здесь тянется долго. Кажется, вечность прошла, как я приехала. Зачем он меня вызвал? Он ведь не болен».
В комнате тепло и уютно от раскрасневшейся печи. Марго разморило. Огни свечей расплывались в глазах. Она вытянула вперёд ноги и задремала.
Проснулась от взгляда. Серафим сидел напротив. Марго не услышала, как он вошёл и поставил самовар на стол.
– Так, Ритуля, давай чай пить, – сказал Серафим. – Разливай, будь сегодня у меня хозяйкой.
Марго разлила чай. Серафим взял чашку, и жилистая рука при этом не дрожала. « А у дедушки всегда дрожала», – вспомнила Марго умершего деда Михаила.
Белыми крепкими зубами Серафим откусил от пирога. Марго поперхнулась, когда увидела эти зубы. После того, как откашлялась, прихлёбывала обжигающий чай. Серафим, казалось, и не смотрел в её сторону.
После чая они сидели в полной тишине. Смотря на огонь свечи, Серафим о чём-то всё думал. Его глаза сузились, став узкой щелью, но вот они вновь раскрылись, и брови вскинулись вверх.
Он стал расспрашивать внучку о городской жизни. Внимательно слушая, переспрашивал временами, особо интересуясь работой в ресторане. Ни разу он не спросил ни об одном из родственников. Марго и сама была оторванный лист.
– Насколько ты приехала?
– На