Помню, что я тогда ей ответил:
– Верно, Боженька помог?
– Верно, верно, Андрюша! – еще больше воодушевилась она. – Провидение вверило нас этому роду и дало Михаилу силу исполнять Божью Волю. – С этим она повернулась к образу Николая Угодника и перекрестилась.
Убежденность ее, что Романовы поставлены на престол Провидением, передалась и мне. И, подобно ей, я воспринимал Государя душой, не смея обсуждать, а тем более осуждать его деяния, ибо это бы означало осуждать Божий Промысл. Не то чтобы я обожествлял Государя, но, как многие живут с оглядкой на Бога, так я сверял свои поступки и мысли с оглядкой на Государя: «А как на это посмотрит Государь? А угодно ли ему то-то? А похвалил бы он меня за это? Ах, как дурно я подумал! Как стыдно!..»
Но если детство и отрочество мои проходили под влиянием маменьки, то Петька рос в постоянном общении с отцом. Как и маменька, Петькин отец принимал монархию как данность, и другой данности не могло быть, потому что не могло быть. Но в отличие от маменьки он смотрел на самодержавие как на принцип армейского единоначалия, а на монарха, пусть и помазанного на царство, как на простого смертного, которого, если тот не справляется, должно заменить. Каким образом – на этот вопрос у Петькиного отца ответа не было. Различие во взглядах наших родителей отлилось мне тогда расквашенным носом, Петьке – подбитым глазом, и обоим – осипшими на следующий день глотками. Тогда же, за поглощением мороженого, я пояснил Мартынову свою позицию:
– Полагаю, вы не станете отрицать, что государи получает власть от Бога?
– Допустим, – уклончиво отвечал он.
– И исполняют Волю Бога?..
Петька усмехнулся:
– А если не Бога?
– А чью ж еще?
– Ну, императрицы, к примеру.
– Алексаны Федровны?
– Да обеих, вдовствующей тоже. Министров, Гришки Распутника…
– Так может, на то и есть Божья Воля? Или вы, Мартынов, полагаете, что никому – но вам дано знать Божий Промысл?
Петька не нашелся, хотя вступи я с ним в конкретный спор, он бы меня расчихвостил в пух и прах. Осведомленность его в политике ошеломила даже контр-адмирала, когда однажды я пригласил Петьку с нами в Ораниенбаум. Петька знал о политической жизни, кажется, все: всех деятелей, партии, течения, кто с кем и против кого – и не из газет, как дед, а, можно сказать, из первых рук.
«Первыми руками» служил дом его тетки, сестры отца, Софьи Петровны Верейской, известной петербуржской красавицы, бывшей замужем за профессором университета, который одновременно преподавал и в Пажеском корпусе. Верейские часто бывали при дворе, а в доме можно было встретить и премьер-министра,