Но Молескин не был бы собой, если бы не попытался воспользоваться этой темой. Блоки с гидропоникой и акваплантациями – основа независимости колонии. Двойной независимости, потому что майора при всех обещала, что, как только Нётера начнёт себя кормить, будет избран совет народных представителей. И получалась идеальная ловушка: достаточно доказать, что майора намеренно тормозит развитие пищепрома, чтобы сохранить своё место.
И Молескин грозно указал ловилкой на Паулу:
– Это никак не оправдывает вашего решения. Вы отдаёте себе отчёт, что мы можем завязнуть в этой погрузке?! У нас восемь грузовиков и четыре…
– Три, – поправила его майора. – Сели три грузовика. С третьим завтра закончим. И будут вам ваши фишю плантации, – вспомнила она очередной французский эпитет, которыми любил красоваться канадец Молескин.
– Как три – и закончим? – Юрген, которого за его истерики в глаза звали «Сироткой», вскочил со своего стула, едва не уронив тарелку с недоеденным паштетом. – Ещё четыре! Четыре спецмодуля с юнитами. И с Моник. Вы же обещали мне…
– Сигнала нет, – просто ответила майора, проглотила, не жуя, последний кусок и тоже встала. – Ни намёка. По-прежнему. Ни от кого. Думаю, они всё-таки не прошли сквозь аномалию. Подождём.
– Вы думаете?! Чего подождём?! – Юрген запсиховал, как в день высадки. – Мы же без протов! Без помощи! Одни!
– Погоди, – прервал его Молескин, который выглядел сурово, но внутренне ликовал. – Почему вы нам это раньше не сказали?
Похоже, майора оплошала всерьёз. Теперь надо заставить её признаться в этом! Этой минуты он и ждал! Молескин чувствовал, как кипящая ненависть поднимается вверх по позвоночнику, от сердца к голове, до красной пелены перед глазами и стука в ушах… Впервые такое произошло вечером того проклятого первого дня, когда оказалось, что его не включили в число избранных. Он отдал важную для себя вещь, можно сказать, пожертвовал самым дорогим, что у него было. А его просто использовали – и выкинули.
– Вы обязаны сообщать нам о подобном ущербе! – от переизбытка эмоций оппозиционер сжал кулаки и потряс перед собой. – Утаивание информации – это преступление! Вы знали – но молчали!
– Я сообщила ещё в первый день, – невозмутимо напомнила майора, прихватывая вместе со своей тарелкой опустевшую тарелку сидящей рядом бабушки Сюльви, – сразу после посадки.
– И что?..
– А ничего, –