Что мне там? Такая сильная тоска перед отъездом, будто я покидаю этот город навсегда. А может и навсегда, кто знает, что ждет меня там? Нет, все это чушь – мне просто надо… надо что? Сменить обстановку? Не обманывай себя, ты мог бы переехать к отцу и жить спокойно там, в родном доме… Тогда зачем я еду? Что пытаюсь я найти или от чего пытаюсь сбежать? Почему же так трудно быть мной? Или же трудно быть всяким человеком? Как посмотришь в лицо прохожего – оно спокойно, задумчиво, или же наоборот радостно, улыбка может тенью проглядываться в его стремительной походке. Что же они, те другие люди, те, которые не я, думают? Какие мысли беспокоят их головы? Разве могут же быть все головы такие же беспокойные и нелепые как моя голова – тогда все стремились бы убежать куда-то или уехать, но ведь все или многие остаются, а если и уезжают куда то, то по делам. А какое у меня есть дело? Работа? Я ее не люблю и терплю только. Но, почему же так – почему я не люблю работу, которая, кажется, неплохо у меня выходит? Зачем тогда я делаю ее хорошо, раз не люблю и лишь терплю? Может, я вру себе и она – работа – мне нравится? Да черт с ней, с этой поганой работой, зачем я думаю о ней сейчас, – у меня есть ведь мысли и поважнее. Но какие? У меня нет любимой женщины, нет детей, нет ничего такого, что могло бы радовать меня. Зачем тогда я нужен? Зачем живу? Что я такое, в самом деле? … Никто не может влезть в клетку жизни другого человека… так, кажется, говорил отец. Значит, никто мне не поможет? Никто не скажет мне кто я, зачем я. И это так печально. И убежать от мыслей, что терзают меня, невозможно. Быть может мне нужно найти женщину и полюбить ее, но как найти такую, что б можно полюбить, и есть ли такая; а если ее и нет вовсе, если нет той как Земля, что будет следовать за мной всегда и везде? Что тогда – искать? Но где? А если поиски продлятся всю жизнь, и я состарюсь и уже дряхлый не нужен буду никому, тогда зачем все это нужно? Или, быть может, мне как все, – но если не все, то многие, – найти кого-то, кто будет мне не так противен, и лгать всю жизнь, глядя ей в глаза, или же, отворачиваясь в немом призрении и брезгливости, молчать? Но зачем такие пытки для другого, для той другой, которую обрету я на страдания? Уж лучше одному нести свой яд через года к могиле, жаля (укалывая) лишь себя. Но человек рожден не зря ведь, может быть, на свет, – он для чего-то нужен, для кого-то ведь? И, может этот кто-то тоже ждет, или в мучении и тоске живет с другим, желая что-то для себя другого? Одни вопросы, как много их всегда; всегда, когда ты мыслишь".
Алексей прошел в прихожую, достал из кармана пальто сигареты и спички. Вместе с пачкой карман покинула, случайно зажатая рукой, сложенная бумажка, которая бесшумно упала на пол. Алексей поднял ее и развернул – там был номер телефона и женское имя, которые написал ему товарищ в больнице. "Виктория" прочитал он.
Алексей вернулся в кресло, закурил. Он держал перед собой этот клок бумаги, вертел его, задумавшись. "А что если я позвоню? – подумал он. – Как это будет все происходить? Бред, однако… Андрей сказал, что она хорошая. Что имел в виду этот маленький негодяй, когда сказал это? Вкус у него
