– Вот, значит, почему они приехали. Ну что же, претензий к ней у меня нет, но, думаю, они есть у тебя. А с ногой – неудачно я при прыжке приземлился. Представляешь, кто-то умудрился поставить прямо у тебя под окнами этого сраного снеговика. Надо мной вся больница теперь смеется – я теперь человек, которому накостылял снежный демон, можешь в это поверить?
– Да, я знаю эту историю, ну а кто дрался?
– Не дрались, а боролись, шутя. Леха, большой бардак устроили?
– Порядочный. Но не волнуйся – все последствия ликвидированы, попотеть, правда, немного пришлось.
– Извини, дружище, я заглажу вину, как только смогу. Слушай, ты-то как сам, после похорон то?
– Нормально, как видишь, приспосабливаюсь.
– А батя твой как все это переживает?
– Держится, сегодня зайду к нему. Я ведь только вчера обратно вернулся к себе. Ты-то долго еще будешь здесь лежать?
– Пока не знаю, ногу прооперируют, а там видно будет, – Андрей задумчиво смотрел на своего друга. – Ты похудел, но тебе идет.
– Спасибо. Я тебе фруктов принес немного.
– Спасибо. Тяжело терять близких, а Леха?
– Тяжело, Андрюха, очень тяжело, – Алексей достал сигареты из пальто. – Ты не против?
– Нет, дай мне тоже.
– Ты же бросил?
– Чрезвычайное положение – пока можно.
– Понятно.
Они молча закурили. Сигаретный дым, медленно извиваясь, пополз по палате. Кроме них двоих в ней никого больше не было. После недолгого молчания Андрей сказал:
– Знаешь, Леха, в чем мое преимущество перед тобой – я никогда не испытаю того чувства, которое сейчас испытываешь ты, потому что я – сирота. Мне некого терять, Леха, и меня никто не потеряет, – он глубоко затянулся. – Но все же, я тебе завидую.
– Это почему же?
– Я гляжу сейчас на тебя и вижу: – ты изменился – ты стал красивее, ты стал другим, думаю, ты стал, наверное, лучше. Плохое чувство не преобразит так человека в столь короткий срок, и во взгляде у тебя что-то поменялось – он стал мудрее.
Алексей ухмыльнулся, слушая своего друга. Андрей пристально вглядывался в него, продолжая курить. Они стряхивали пепел в старый заплесневелый граненый стакан, который Алексей нашел на подоконнике в палате.
– Не знаю, Андрюха, можно ли мне завидовать. Я бы не желал тебе испытывать то, что испытываю я.
– А я думаю, что как раз то тебе и можно и нужно завидовать. Ты знаешь, я столько раз был на похоронах, что понял одну вещь....
– Какую?
– Люди плачут по себе, оплакивая усопшего, понимаешь? Когда плачет человек над могилой – он плачет по себе; не о том, кого больше нет, а о том будущем, которого больше не будет. Может быть, это и эгоистично с одной стороны, но зато только там, только на похоронных процессиях я видел такой сильный экспрессивный контраст – апофеоз чувств: сила, которая связывала близких с усопшим,