соленую плоть марокканского гашиша… Заедая свою тотемную боль порционами бусами мараскиновой вишни, которую, я купил утром нового дня, вместе с пакетом пакистанского манго, на последние триста марокканских франков, на углу 14-ой улицы и 54-ой у пакистанца, продававшего чили-доги, на пути из Донкастера в Йоркшир… Этот суровый, загорелый в цвет древесного угля, тонкошеей араб, одетый в длинную рубаху со скошенным висячем воротником, штаны не достающие до лодыжек, шерстяную шляпу с мягкими полями над подстриженной бородой, и в золотого цвета сандалии, на босу ногу, с восковой головой реликтового таракана… торгующий джанк-фудом и шаурмой non-toxic… говорил о себе исключительно в третьем лице, посредством шифрованных, сложенных особым способом – записок «пиццини», набранных на старой печатной машине «Оливетти»; этот, порядочный с виду – мусульманин, разбирал на бессмысленную, трудноуловимую мозаику слов и предложений, цитаты из Корана и, жонглируя в уме – числами, буквами и всевозможными пророчествами, выдавал тебе вместо языковых конструкций, свою систему коммуникаций… благословляя тебя, упоминая Аллаха и пророка Мухаммада (салла-Ллаху алайхи ва-саллам), проповедуя об исключительно праведных делах в своих мятых листах с записями… Он мешал кокаин с безалкогольным пивом в баре «У Сида», снабжая ЛСД-шную тусовку Города – бездетных битников и хиппи, весьма сомнительного качества различными синтетическими опиатами… Бессвязно сидел в самом углу, распевая морские шанти, рабочие песни матросов… вооружаясь мачете «боло», с криком: «Аллах!» – нападая на ирландских девочек-шелки… пока бесстрашный Голландец не прострелил ему колени… прямо у входа в синтезированный пеплом индивидуального горя – бар…
Стены моей съемной квартиры были беспорядочно выкрашены в розовый цвет Бейкера-Миллера, со втертыми во внутрь геометрических спин – кристаллами Сваровски и частицами красного фосфора…
На полу был аккуратно постелен бордовый ковер с множеством лабиринтов кривых линий буддистских символов мандзи.
На одной из бетонных плит моей съемной квартиры, висел плазменный телевизор с диагональю экрана, примерно сорок два дюйма, цветными, танцующими HD-картинками, внутри современного проводника лживой информационной грязи – оживая: короткометражными фильмами категории R, сериалами семидесятых годов с Фэррой Фосетт в главной роли и ангельским преломлением застывших в воздухе Лабрадора птиц колибри, с металлическом блеском на своих телах – в перерывах телепередач…
По остро заточенным углам гостиной, были приятным визуальным дополнением, расставлены сочно-зеленые декоративные комнатные пальмы, с неветвящимися колоннообразными стволами с облитыми на листьях пластичными гранями драгоценных камней Ботсваны.
В центре, безумной сектантской деталью, молитвенным алтарем сбитых ориентиров – пророс: корнями диктатуры мертвых религий, подвешенный на двух стальных крюках к синему подвесному потолку, портрет обнаженного
