– А я лечу в Израиль.
– Ой, да ладно тебе. Я никому не скажу о твоих планах. «Натив» нам перекрыл все пути, кроме Израиля. Ну, мы простые смертные, а у тебя приглашение есть из Америки. А кто эти ребята из «Натива»? Хотел бы я на них посмотреть. Откуда они знают, где будет лучше мне и моим детям? Я ведь еду ради своих детей. Один Бог знает, где им будет лучше.
– Не морочь ты мне голову Америкой. Я давно уже все решил, – ответил Лев.
Из синагоги повалили старики – головы опущены, зырк-зырк в сторону отказников – родственники. Богобоязненные решатся на отъезд, когда будет не страшно.
– Работай, мне пора на Курскую, – сказал Фалькнер.
– Да ты что, Лев, мы с тобой должны выпить.
– На проводах.
Он поехал прощаться к Андрею Лаврову. Букет белых роз для Лены и «Марафонская медаль» Андрею.
Пили чай на их маленькой кухне.
– А эта медаль, – улыбнулся Андрей Лавров, – мне-то за что? Я и круг не пробегу.
– На память обо мне и, кстати, заслуженно – ты наш лидер долгого забега Союза в демократический мир.
– А ты так и выбил на обратной стороне медали?
Лев часто сопровождал уезжающих из Союза в их беготне из МВД в посольство, из банка на таможню, получить подписи чиновников. Чаша сия не миновала его. Его тоже сопровождали отказники: кто-то из них просто хотел побыть с ним эти последние дни, кто-то искал совета.
800 рублей за выездные визы жене и ему: два маленьких документа, отпечатанных на тонкой желтой бумаге. То и дело доставал их из бумажника: они действительно существуют.
Отдал почти половину стоимости квартиры, тысячу рублей, за отказ от Советского гражданства.
Нельзя брать с собой письма, дневники. Когда отбирали деньги и ценности – это одно, когда воспоминания – совершенно другое.
Проводы – вечер открытых дверей. Красное лицо Льва покрыто каплями пота. Едва не вся Субботняя горка вместилась в трехкомнатушке-хрущевке.
Есть отчаянная надежда, что все эти люди скоро последуют за ним.
У раскрытого окна программист Илья Либензон в серых брюках и красной безрукавке держал фужер с вином в окружении блондинок.
Он жестикулировал, и женщины смеялись. Здесь мог бы быть и Толя Щаранский, но он в Лефортово на нарах (сбитые ботинки, мятые брюки, кепка с заломанным козырьком – таким его запомнили…).
– Я слышал, – сказал Лев Илье Либензону. – Оксфордский университет пригласил вас на конгресс, устроенный в вашу честь.
– Кремль против.
– Вот гады, – Лев отпил глоток вина.
– Это плохой для меня знак, – Либензон опустил голову.
Разными почерками фломастером исписаны обои:
«Не будь слишком строг и не выставляй себя слишком мудрым: зачем губить себя?»
Студенты читали обои.
– Алия осовременила иудаизм. Пришла молодежь, – сказал хроникер алии Чернобельский – он писал нескончаемую «Хронику нерасставанья».
– То,