– Тю! – сказала Софа, – тебе деньги некуда девать?
– Живем один раз, Софа, а у твоей мамы сегодня день рождения. Для меня это как Седьмое ноября – красный день календаря.
Рива Ароновна уже не вставала на ноги, угасала на полу, у балконной двери на матрасе под одеялом. Софа кормила ее манной кашей, становясь на колени.
– Мама, смотри, на твой день рождения какую рыбу принес Нюсик.
– Эта самая дорогая рыба – масляная. Вы жарили ее в Пятихатках?
– Я покупала на базаре тюльку. Во-от такая – с палец. Жирная и вкусная. Ты помнишь, Софа, тюльку?
– Я покупаю мойву.
– Стоило улетать в Германию, – усмехнулся Нюсик.
– Иосиф, – вдруг обратилась старуха к Нюсику, – похорони меня с папой.
Ее покойного мужа звали Иосифом. Он был военным летчиком, и погиб уже после войны.
Первое время Нюсик поправлял ее. Потом привык.
– Иосиф!
– Да, Рива.
Она угасала.
Однажды Софа так укутала ее, что старуха тихо скончалась.
Раввин – израильский хаббадник, – заломил цену за похороны, и покажите ему метрику Ривы Ароновны…
– С ума сойти, – сказала Софа, – у нее только партбилет.
– Она просила похоронить ее с папой.
– Пятихатки? Это еще дороже.
– Урну можно отвезти бесплатно.
– Через крематорий?
– А шо такое? Китайцы своих сжигают.
– Раввин сволочь.
– А то!
– Стыдно, – всплакнула Софа.
– Стыдно, когда сын грабит отца.
В безлюдном зале морга стояло два гроба с одинаковыми старушками в белых платочках. Одна из них была Рива.
– В крематорий можете не ехать. Мы доставим урну вам на дом.
Это решило все.
Это было приглашение на костер.
Изо дня в день Нюсик сталкивался с урной Ривы, которую Софа поставила на сервант в гостиной.
– Другое место унизительно для мамы.
Нюсику едва ли не еженочно снилась Рива. Днем он вспоминал сон, и это мешало искать пивные банки.
Что до Семена, то он однажды исчез вместе с урной. Он укатил на «Опеле» в Пятихатки, где мало что изменилось, ну разве что на месте еврейского кладбища устроили гаражи. И теперь нужно было ехать в Чернобыль на могилу прадеда Арона,