Я безболезненно поступал так со всеми своими прежними ученицами, а с Миленой так поступить не мог. В итоге она спала до одиннадцати, до часу наводила туалет и загорала, до трех мы обедали в кают-компании и приступали к записи в лучшем случае часов в пять.
Затем нам снова хотелось чего-нибудь перекусить, а после еды тянуло в сон, или хотелось полежать в горячей ванне (я разрешил ей пользоваться моей ванной комнатой), и так продолжалось изо дня в день. Мы прекрасно проводили время вдвоем, с ней было удивительно легко и приятно общаться, она вовсе не была дурой набитой, какими обычно бывают писаные красавицы, а в один из вечеров на закате мне удалось показать ей, как я в открытом море кормлю рыбой дельфина, которого мне удалось приручить, и она восторженно хлопала в ладоши словно четырехлетняя девочка.
Все, что касалось отдыха, было просто великолепно, однако надо было работать, и здесь радость прекращалась. Вместо плодотворного труда мы получали лишь одну сплошную муку.
Я не мог повысить на нее голос, просто не мог, хотя все мои певицы-звездочки могут подтвердить, каким зверем я иногда бывал, когда у них что-то не получалось. В ней поразительным образом сочетались благородные манеры и непосредственность неискушенной деревенской девушки.
Короче говоря, я влюбился по уши, и работа не клеилась. Рогожин каждый день звонил мне по телефону и теребил, а я в ответ, конечно, обещал, но на самом деле не знал, что делать.
Понятия не имею, чем бы все закончилось, если бы в одно прекрасное утро Милена не задержалась к завтраку. Я долго ждал ее и, не дождавшись, осторожно постучал в люк ее каюты.
– Войдите, – глухо сказала она.
Я вошел. Она, свернувшись калачиком, лежала на кровати под тонким пледом, и можно было бы сказать, что ревела белугой, если бы не полная тишина. С таким набухшим зареванным лицом в самом деле обычно ревут в голос, но она лежала молча.
– Милена…
Она приподняла голову и посмотрела на меня затравленным взглядом.
– Я, в самом деле, бесталанная, Сергей Владиленович! Кто, какой идиот внушил мне, что я способная? У меня нет никаких способностей, только бедра красивые, и лицо как у японской Няши, вот все мои достоинства! О, я, наверное, не выдержу и брошусь за борт…
Она уронила голову на подушку и закрыла глаза. Сдерживаться, похоже, ей стало невмоготу, и раздался сдавленный плач.
Вот чего я не мог выносить, так это женских слез! Ситуация, похоже, стала заходить нас в окончательный тупик.
Я присел у нее в ногах, нежно провел рукой по ее бедру, изгиб которого даже сквозь плед действительно был очень красивым, и она озадаченно притихла. Мне многое хотелось ей сказать, и по работе, и в личном плане, однако я прекрасно понимал, что любое мое слово все испортит. Я словно двигатель с забитым напрочь фильтром или безнадежно протекающим маслопроводом еще работал, но в любой момент мог выйти из