– Но как…
– Конечно, вы… Впрочем, что тянуть резину. Через пять минут я буду готова. Беги, лови тачку!
Его словно смыло.
Как и обещала, она появилась у артистического выхода с его букетом в руках. Они поехали в его гостиницу и всю дорогу молчали, а он еще и беспокоился, что дежурная по этажу в отеле захочет воспрепятствовать позднему визиту особы женского пола. О. хотел было проскользнуть в номер незаметно, но добродушная администраторша, заметив его с гостьей, прикрыла глаза тыльной стороной ладони, как бы говоря:
– Не вижу, не вижу, никому не скажу!
Они вошли в комнату. Она оглядела все быстрым взглядом, нашла, куда пристроить цветы и сказала раскаленным голосом:
– Как эти покрывала мне постылы!
(Это уже освободившись от верхних одежд, а белья на ней не было.)
Я поддержал – оттуда же:
– Когда бы грек увидел наши игры!
И я припал – не к губам ее, нет, я впился в ее живот, который дрогнул под моим натиском и словно бы провалился на миг, чтобы опять возникнуть для меня в трепете и смятении, так, что я слышал ее взволнованное дыхание, и я целовал ее вдохи и выдохи и мне передалась ее дрожь, и я испытал доселе мне неведомое чувство – не сам грозный оргазм, но его томительное, почти мучительное, предвестие.
– Теперь здесь, – распорядилась она, показывая пальцем, где следовало целовать.
И я ревностно стал исполнять все ее указания. Это было состояние одержимости. Здесь не было ничего от жадности изголодавшегося по сексу пожилого мужчины, но и в молодости моей не был я столь ретив. Она была то податлива до самозабвения, то капризно-строптива – и прекрасна, прекрасна!
Как в фигурном плавании, мы вышли на поверхность одновременно. Когда мыслительная способность вернулась ко мне, первое, что пришло в голову было:
– Что же это за словесная прелюдия у нас была? Ведь мы оба почему-то ссылались на исполнение «Федры», где зрелая пылкая женщина стремится к соединению с юношей-пасынком, противящимся ее страсти. У нас же разыгрывалась обращенная ситуация.
И я, старик, сохраняя мотив кровосмесительства, произнес:
Иди, никто тебя не тронет,
На грудь отца в глухую ночь
Пускай главу свою преклонит
Кровосмесительница-дочь!
Она все понимала с полуслова. Она качала головой. Она протестовала. Она отвергла оба варианта.
– Давай так, – сказала она, —
Клянусь… – о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.
– А, – понял О., – «Египетские ночи»! Пожалуй! Согласен!
И ему пришло в голову затеять с ней игру, проходя сцены из мирового классического репертуара: она представилась ему равной по эрудиции и приспособленной для такой игры.
– Вы великолепная, чудная