История со всей убедительностью нас учит и показывает нам весьма наглядно, что в подобной ситуации подспудного и продолжительного кипения страстей масс, не шибко обременённых знаниями о бухгалтерском учёте и о политических движениях и бунтах прошлых лет, весьма опасно и в одночасье может полыхнуть самым настоящим взрывом, если отыщется хотя бы один зачинщик из их среды, готовый поджечь это условное «топливо», приготовленное заранее, чтобы однажды оно полыхнуло.
Так примерно, в общем-то, и получилось, стоило лишь копившемуся исподволь недовольству в их среде соприкоснуться с тем из них, кто не выдержал накала страстей и пошёл вразнос, его безумство немедленно перекинулось и заразило всю остальную часть их коллектива. И тогда подозрение, что все их деньги уходят в карман начальству, то есть к нему, Егору Фомичу, но также ещё к старшему мастеру Захарычу и к их бессовестной нормировщице Клавдии, как бы перешло уже в полную и окончательную уверенность. И тут сразу же тяжкое их подозрение всех их целиком в некий непостижимый миг ввело в тяжкое состояние умопомрачения, и они, более уж не медля, кинулись всем своим скопищем к виновникам их беды и предъявили свою муку страшно и требовательно.
Разочарование, боль и даже смятение, охватившие их после того, когда по просьбе Егора Фомича женщина из бухгалтерии принесла ведомость и показала всем желающим, таковых сразу же отыскалось не менее 30 человек, но удостоенных большинством взглянуть суровой правде в лицо ими было избрано всего двое. И они-то и приняли главный удар на себя, как оказалось, зарплата их начальника ощутимо уступает тем немногим из них, кто больше других надрывался и изливал своё возмущение. И всё это было сравнимо с ударом большой дубины по их воспалённым болезненной выдумкой головам. За этой бестолковой сумятицей и кипением страстей после некоторой паузы, использованной ими на то, чтобы хотя бы как-то успокоиться и прийти в себя после такого удара, последовали самые убедительные извинения и объяснения лично ему, Главному Энергетику, почему всё так некрасиво получилось. А также очень настойчивые до навязчивости просьбы, чтобы Егор Фомич понял их правильно и, главное, ни в коем случае обиду на них не таил, потому что с ним решали серьёзные дела не какие-нибудь там паршивые людишки, а сам рабочий класс, а это уж, известное дело, не какая-то плюха с изюмом, а ого-го! Впрочем, что такое это «ого-го» и за какие такие заслуги они так высоко себя ставят и выделяют относительно прочих людей, не пояснялось, оставаясь в качестве некого неясного пугала.
Также много чего ещё говорилось Егору Фомичу и горячо обсуждалось в узком кругу слесарей и наладчиков, и дело доходило даже чуть ли не до мордобития, когда однажды их пристрастные взоры все в едином порыве устремились на зачинщика этого возникшего недоразумения, на того болезненного бедолагу, кто первый измыслил такие