Игумен, волнуясь, что вот сейчас святой старец ему откажет, и тогда придётся ему одному идти на очень рискованное и абсолютно новое для него дело, о котором знал он лишь по рассказам и книгам, но не имел хотя бы небольшого личного опыта. Правда, он слышал от кого-то, но уже забыл, от кого именно, что в Новоспасском живёт ещё один такой умелый иерей, совсем недавно, с 90-х годов переселившийся туда из российской глубинки из какого-то малоизвестного сибирского монастыря. Но связываться с ним ему не хотелось, так как на все дела, выяснения и договорённости ушло бы уже слишком много времени.
Кроме того, он решил взять с собой монастырскую диаконису, одну из стариц их монастыря, чтобы помогла ему при чтении псалмов, молитв и оказывала помощь, когда дойдёт черёд кропить нечистых святой водой. Но в ней он не был достаточно уверен, в самый критический момент она вполне могла впасть в непроизвольную истерику при виде ужасных бесовских рыл, и самой напряжённой обстановки, и необыкновенности ситуации. Так что едва ли от неё можно было ожидать ощутимой помощи. И, таким образом, выходило, что все его надежды были целиком устремлены на святого Паисия, абсолютно не знавшего страха перед извергами рода человеческого. Поэтому теперь, услышав увещевания старца «оставить мирское, ненужное монаху дело», он затрепетал, зная, что отступиться от взятого на себя дела уже не сможет. Но старец, видимо, почуяв страхи и волнение игумена, неожиданно согласился.
– Ладно, помогу тебе, – пообещал он, – а то сам себя потом «съем». Ты вот что, Нафанаил, подготовь-ка пока всё, что надумал там у себя со своей старицей, и жди меня, я буду у вас этак минут через десять.
Игумен уже давно знал из рассказов знакомых монахов о необыкновенных способностях Паисия, подаренных ему Богом, но теперь, столкнувшись с этим воочию, когда слушал его ответ и обещание прибыть в Москву со столь непостижимой скоростью, сказанное ему тихим, уверенным голосом, будто речь шла о чём-то совсем рядовом и обыкновенном, а не о преодолении за несколько минут значительного расстояния более чем в сто километров, у него невольно перехватило дыхание от ожидания чего-то никогда ранее им не виданного.
Между тем Паисий, уведомив игумена, что прибудет в монастырь через десять минут, тем самым уже выбрал для себя способ, каким решил добираться до Москвы. Он, конечно же, мог бы добраться туда значительно быстрее, скажем, за несколько секунд, но в последнее время он что-то слишком засиделся, проведя несколько дней подряд в некоем забвении, погружаясь в необъятные глубины Иисусовой (умной) молитвы, и потому теперь решил воспользоваться случаем, чтобы немного поразмяться.
Он и раньше так иногда летал, обычно в вечернее время, причём и летом, и в зиму, потому что с лёгкостью умел переводить себя в состояние нечувствования ни жары, ни холода, и даже самого лютого мороза. И так вот летал он, всматриваясь в жизнь, которая