Вздрогнула от звука открываемого замка. Дежурный – не вчерашний, но тоже пожилой, можно даже сказать, старичок – сказал буднично, по-домашнему:
– Гейне, тебе передача – картошка-лепошка, – и милиционер улыбнулся всеми своими морщинами: мол, я не передразниваю, мне так сказали, я передаю.
Их красная чашка. А в ней несколько картофельных лепёшек. Золотистая корочка с двух сторон. И запах, наверное, вкусный, только она сейчас ничего не чувствует – ни запахов, ни вкуса. Во рту всё пересохло, язык деревянный, и в глотке ком – ничего не пропускает. А чашка ещё тёплая. «Встали, наверное, до свету, нажарили и сразу с печки мне понесли… А может ничего, может обойдётся, разберутся. Не виновата ведь я».
Только так подумала, а замок уже снова скрежещет:
– Гейне, на допрос.
Кабинет. В другом конце того же здания. Солнце в окно. За столом молодой милиционер. Гимнастёрка, красные петлицы на воротнике.
– Младший лейтенант Чалов. Веду ваше дело, – посмотрел на неё. Долго смотрел, выжидающе. – Ну рассказывайте.
– Что рассказывать?
– Как сушилку подожгли.
Её снова затрясло, полились слёзы:
– Не поджи-и-га-ла я! Я ушла… всё… уже потухло.
– Так, потухло, говоришь? А кто это может подтвердить? Что всё потухло и погасло?
– Бригадир был, Семён Васильевич. Он сам кирпичи щупал. Они уже холодные были. Спросите его…, – хорошо, что в платье носовой платок оказался. А то сидела бы сейчас, размазывая сопли и слёзы.
– И когда же он щупал?
– Перед тем, как я домой пошла. Он пощупал и отпустил меня.
Тут Чалов усмехнулся и сказал:
– Ну хорошо, а в котором часу отпустил?
– Не знаю, темнеть стало. Сумерки были. Где-то в семь.
– В семь… А загорелось в двенадцать. Выходит, ты пошла домой, потом вернулась и подожгла?
– Не поджигала-ааа! Мы поужинали и спать легли-и-ии!
– Не поджигала? А отчего же тогда загорелась? Или она сама себя подожгла? Сушилка-то?
– Не знаа-а-а-а-ю!
– Может подложила что-то, чтобы тлело, а потом разгорелось? Или спички как-то так разложила, чтобы огонь пополз?
– Ничего я не дела-а-ла! Я и не умею, и не знаю…
– А может бригадир поджёг?
– Не-е-ет! Я пошла, и он ускакал. На коне он был.
– Ну хорошо, устрою тебе очную ставку с бригадиром. Подожди пока.
Чалов позвонил в правление колхоза, и через десять минут Мария уже видела в окно, как Семён Васильевич мчится галопом, и сырой снег комьями вылетает из-под