– А что за праздник? – спрашивает бабушка.
– У Марии день рожденья.
– Да? А какой сегодня день?
Отец смотрит на календарь, привезённый из дому, и укреплённый на дощечке в красном углу землянки:
– Воскресенье.
«Боже мой. Неужели сегодня было воскресенье?! – думает Мария.
За дверью какой-то шорох. Постучали.
– Кто там? – спрашивает Мария.
– Das bin ich4, – голос Катрине-вейс.
Вошла вся в слезах. В обед она не так убивалась. Сейчас еле слова из себя выдавливает.
– Дайте, ради Бога, немного молока, хоть кружку, если есть.
Никогда она ничего у других не просила. Ох, наверное, опять у них горе. И не Эмилия ему причина.
– Что случилось? – спросила Мария, но Катрине-вейс только рукой бессильно шевельнула: мол, не спрашивайте. Взяла кружку молока и ушла поспешно.
Легли рано. На улице делать нечего, а в землянке темно. Заснули крепко. Как ни возбуждены нервы, а физическая усталость своё взяла. Провалилась Мария в бесчувственную черноту. Век бы из неё не возвращаться!
Проснулись от грохота. Всегда тревожно, когда стучатся к тебе в дом ночью. А когда рядом с тобой подпрыгивает от ударов хлипкая дощатая дверь землянки!?
Вскочили ошалелые обитатели:
– Allmächtiger Gott, was ist doch los?5 – голос отца.
– Слышим, слышим! – закричала Мария, натягивая платье – Дверь выбьете!
В ответ грубый мужской голос:
– А и выбьем, коли надо будет! Открывайте быстрее! Милиция!
– Herr Jesus! Die Miliz!6 Лампу-то, лампу зажгите! Лампу куда спрятали?
Мария метнулась в угол землянки, нащупала на самодельной этажерке керосиновую лампу, поставила на стол, на печи нашарила спички.
Осветились стены их земляной комнатки. Заметались, заплясали по ним тени. Отец прыгает, пытаясь попасть ногой в штанину, мать накидывает на себя пальто. Бабушка села на лежанке, оглядывается потерянно, ничего не может понять.
– Чего возитесь? – голос за дверью. – А то правда дверь вышибем!
Мария отбросила крючок. В землянку ворвался холод, а следом зашёл милиционер в шинели и форменной фуражке, за ним второй. Сразу заняли полземлянки.
Мария едва успела отскочить, чтобы ей не наступили на ноги.
– Кто тут Мария Гейне? – спросил передний.
– Это я, – ответствовала она чужим голосом, леденея от ужаса.
– Собирайтесь, вы арестованы!
– Ах-ха-ха-ха-ха-а-а! А-а-а-а! – завопила мать. А у Марии даже сил не было спросить: «За что?».
Мария надела машинально рабочую фуфайку, повязала шаль. Жалко и сиротливо вцепились в неё два репья. Не помня себя от ужаса, вышла из такой родной теперь землянки. Родители хотели броситься вслед за ней, но не посмели – уж слишком страшно звучало слово «милиция».
На северной окраине села небо было тускло красным. Мария этого не замечала, переваривая внезапно свалившийся кошмар, пока милиционер не спросил:
– Твоя