Но момент для любования не подходящий. Мне вовсе не нужно, чтобы святоша тут торчал. Пусть уходит, а я займусь побегом. Некогда мне.
– Это надолго? – интересуюсь, нервно перебирая прохладные звенья цепи. – Можно снять оковы? Натёрли уже.
Хорошо, что цепь длинная, не мешает ковыряться в замках.
– Что надолго? – не понимает Безымянный, а вопрос про оковы вообще игнорирует, хотя у него должен быть ключ.
Он отрывается от созерцания, проходит вдоль стены, задерживается у чаш, зажигая огни – его работа – освещать путь заблудшим. У него необычная для святош манера держать спину прямо, движения чёткие и быстрые. Наверное, Батья-Ир взяла его с севера обители, там пастбища и много физической работы, мужчины оттуда выглядят сильнее остальных. Это у нас на юге сплошные гуманитарии и интеллектуалы.
– Ну, ритуалы все эти ваши, приготовления, – уточняю я, гремя цепью.
– Куда-то торопишься? – жрец подносит свечу к очередной чаше, смотрит, как в ней занимается огонь.
– А ты бы на моём месте не торопился? – я начинаю сердиться и подскакиваю к нему.
– Я не на твоём месте, – он гасит свечу и даже не пытается взглянуть на меня. Направляется к Демиургу.
– Ты не сильно радуйся. Оказаться тут легко, – бросаю ему в спину.
Его это не задевает. Безымянный подходит к истукану, усаживается на подушки и ждёт. Я сажусь между ними, напротив гостя. Лицо святоши скрыто в тени капюшона, но я не разглядываю его, смотрю только на дверь. Мне надо выбраться.
– Как он прицепился? – его голос низкий, спокойный, размеренный, отвлекает от мыслей, взгляд устремляется к моим рукам, он тянет к ним пальцы. – Что ты почувствовала?
– Ощущение, будто в тебя ткнули электрохлыстом для погона баркатов. Но какое тебе дело? Я не собираюсь тут исповедоваться, – убираю руки и прячу запястья в длинных рукавах балахона и отодвигаюсь подальше. – Твоя задача убедиться в глубине моей веры, готовности присоединиться к Демиургам, любви к ним, и прочей религиозной ерунде. Так что давай, заканчивай с этим и уходи.
– Хочешь поскорее продолжить ковыряться в замке? – радуется, что раскусил меня, умник. Хотя бы не пытается снова взять меня за руку, не придвигается ближе. Осторожничает. – Не бойся, я никому не скажу, что тебе по-глупости напихали шпилек в причёску. Если расскажешь, как заполучила артефакт.
– А я и не боюсь, – вру, гордо задрав нос, чтобы остаться при шпильках, но не понимаю, какое дело этому шантажисту? – Мне нечего скрывать.