Пресс-центр разросся до невероятных масштабов, половина их с бизнесом связаны, а все эти многочисленные писаки двойную игру вели. Все они были или владельцами газет или редакторами. Все норовят свой куш отхватить. Обо всем этом знал Ефим, порассказал ему старый друг Зонин, да и без Зонина многое было известно, все в городе о казнокрадах говорили почти открыто, возмущались. А кого в верхах страшило это? Но Ефим уже и не возмущался, потерял всякую веру в справедливость уже давно, и от приезда комиссии ничего хорошего не ждал. Не было бы хуже. Давно уже дал себе слово: жить вне политики. Другая мечта теперь овладела им, вообще отстраниться от этого мира. А все надвигающиеся события могли и его затронуть – отдалить его от острова, лишить мечты…
Глава 4
Ефим Назарук и не подозревал, какие тучи сгущаются над его головой. Никакого дела до всей суеты, связанной с приездом комиссии, Ефиму не было, телевизор он не смотрел, в Интернет не залезал, новости узнавал от Людмилы или из передач забугорного радио. Да еще газету местную бесплатную иногда под двери просовывали. Единственный журнал, который выписывал по старой привычке «Наука и жизнь», тоже нередко оставлял непрочитанным. Появились там статьи о нечистой силе, о провидцах и прочая колдовская смесь, это было уже не для него. Когда варил обечайки, надевал наушники, слушал, в основном Берлиоза и Вивальди, и тем самым и треска сварки избегал и настроение улучшал. Давно уже понял Ефим, что ничего не может решить простой обыватель, и все выборы, и все гражданские слушанья и все общественные палаты – это фикция, как говорится: голосуй, не голосуй – все равно получишь… сами понимаете, что.
Так что политика его перестала волновать и ничто уже не страшило, ничего он не ожидал и никого не боялся. Зато возмущался Михаил-пустынник, такое прозвище носил сын Ефима, рыжеволосый верзила, всегда небрежно одетый. В профиль все его лицо приобретало такое выражение, словно он хотел задуть свечу. Нос и губы вытянуты. Было в этом выражении полное презрение к окружающему миру. Как-то в прежней квартире, в комнате жены, где все оставил в том порядке, как было это при ее жизни, Ефим случайно в трельяже увидел свой профиль – сходство с Михаилом было полное. Такая же гримаса презрения. Значит, подумал он, и во мне видят люди человека, отвергающего всех, насмешливого и не от мира сего. Но ведь нет никакого презрения к миру, есть, правда, нежелание с этим миром общаться. Но стоит ли открывать душу каждому встречному. Никто не знал, что Михаил-пустынник внебрачный сын Ефима. При жизни жены Ефим хранил