Призрачный остров. Олег Борисович Глушкин

и мечту отобрать, и надежд лишить. Могли ведь, к примеру, и отнять остров, фактически городу не принадлежащий. Или же передать его в собственность своих фирм. Как это собираются сделать, было не ясно, но все понимали, как комиссия решит, так и будет, против указов свыше выступать себе дороже. Все деньги, к тому же, в приватизированных этими деятелями банках. А за деньги, полагали обыватели, можно все сотворить… Тем более, последнее время ученые утверждали, что остров имеет искусственное происхождение и его можно запросто отбуксировать по рекам до самой Москвы.

      Известие о скором приезде комиссии принесла Ефиму и девица Людмила по прозвищу Козочка. Прозвище это шло от фамилии – Козлова, и не только от фамилии. Была в ней какая-то прыгучесть, которую она с трудом сдерживала, но при этом хотела очень казаться солидной. Студентка четвертого курса пединститута. Будущая преподавательница. Хотя, глядя на нее, в это трудно было поверить. Уж очень молода, да и не серьезна. Представить ее классной дамой было невозможно. Если вглядеться – сама нежность. И вся в каком-то полете, словно парит над землей. На вид совсем еще девчонка. Челка нависала на глаза. Людмила оттопыривала губу и дула на нее. Рыжая челка придавала ей сходство с мадам Самари, увековеченной Ренуаром. Правда, в отличие от этой солидной мадам, Людмила была слишком тоненькая. Такая же, как Лиза. Иногда Ефима просто удивляло их сходство. Была студенческая фотография Лизы, когда ее случайно увидела Людмила, то спросила: откуда у него ее фото. Ефим не хотел признаться даже себе самому, что его тянет к Людмиле сходство с женой… Чувства были необъяснимы. Скорее всего, их отношения были наиболее близки к отношениям отца и дочери. Она была совсем из другого непонятного ему поколения. На разных книгах воспитывались. У него – Паустовский, у нее – Пелевин, да еще и местных писателей чтила, которых Ефим вообще читать не мог. И к стихам был Ефим равнодушен, хотя в студенческие годы знал наизусть некоторые полюбившиеся стихотворения, она же вся загоралась от рифмованных строк. Хотя противники стихов Толстой и Чехов тоже были почитаемы – здесь сходились интересы. И Библия. Поначалу Людмила, как и Лиза, не понимала его трепетного отношения к этим ветхим заветам и заповедям, потом зажглась и даже просила почитать то или другое любимое место вслух. И когда он читал ей, то думалось, что Лиза слушает его, ведь Людмила любила именно те места, что и покойная Лиза. Были это книга Иова и еще про Лотову жену и про Рахиль. Про Иакова и Рахиль. Про большую любовь Иакова, готового все вытерпеть ради того, чтобы заполучить возлюбленную. Такого теперь не сыщешь, вздыхала Людмила. Фактически лишенная нормального детства, перетерпевшая унижения и бедность, детдомовский быт, мерзости и предательства, она оставалась доброй и всепрощающей. Рассказывать о детдоме не любила. Считала, что ей очень повезло – поступила в институт, дали стипендию, да еще подработку нашла на почте. Работа такая, что можно во время дежурства читать. Всему она верила, что написано в книгах. Для нее и Ефим был