А исполнились бы его планы, не моталась бы сейчас Людмила по городу в одиночку, от женихов бы отбою не было. Девушка красивая, ее только приодеть получше, да манерам светским подучить. И еще в ней есть одно достоинство – знает почти все стихи Цветаевой наизусть, читает их так искренне, с таким напряжением, что закрой глаза и покажется – эта многострадальная и гениальная женщина вдруг ожила. Ефим далек был от поэзии, но даже его эти стихи будоражили, он не скрывал своего восхищения и просил читать еще и еще. Людмиле это нравилось. Она как-то сказала: никто из наших парней и слушать не хочет, говорят, устарела Марина. Глупые они, ведь это крик души, а разве он может устареть. Он соглашался, конечно, глупые…
Всякий раз, когда она появлялась на дороге, то, даже еще не видя его, кружила рукой над головой, словно расталкивая воздух. А заметив его, широко улыбалась. Но в этот раз не было обычной улыбки на ее лице.
– Ефим Захарович! Все в панике! – встревожено сказала Людмила. – Я слышала – и про вас говорили, мол, надо проверить, что вы сооружаете. Донос был, что большой самогонный аппарат. На четырех листах написан от руки. Мне знакомый милиционер сказал …
– В наше время – и от руки! Донос опять старый писатель настрочил! – догадался Ефим.
– Ну, что вы, Ефим Захарович! Писатели никогда не станут таким гнусным делом заниматься, – возразила она и привычным движением тонких пальцев смахнула волосы со лба.
Людмила училась на филологическом факультете и к писателям испытывала особое уважение. Даже диплом она готовилась писать по истории местной литературы. Название заковыристое. Что-то вроде сенсорного восприятия тропов в литературе моногородов. Советовал ей Ефим, взяла бы что-либо более понятное.… А то заладила: местная литература, гений места, творец в провинции… Даже доносчика производила в гении…
Переубедить её было трудно, она ведь не знала тех времен, когда донос был почти решающим в любом деле. Ты не донесешь, на тебя донесут. Это сейчас доносы почти и не читают. А раньше и пулю можно было схлопотать!
Но если взглянуть правде в глаза, то кто, кроме старого писателя, мог сотворить донос, могли по телефону наговорить, могли вскользь брякнуть при начальстве о своих догадках, могли по Интернету анонимно любой поклеп возвести. Но вот чтобы писать не на компьютере, а по старинке – на бумаге, и не электронной почтой посылать, а в конверте – таких чудаков почти не осталось. Только такой раритет, как старый писатель, способен продолжать старинную