квартире или в каком-нибудь трактире неподалеку. И вообще расходы гвардейского офицера значительно превышали его жалованье. В опере кавалергард должен был сидеть на дорогих местах в партере, ему нужно было посылать цветы светским знакомым, давать щедрые чаевые швейцарам и так далее. Возможно, потому барон Маннергейм исполнял свои служебные обязанности с большим рвением – другой возможности сделать карьеру у него не было. Между тем отпрыски богатых аристократических семей зачастую служили в этом элитном полку только в силу семейных традиций и при первом удобном случае выходили в отставку. Граф Игнатьев в своих мемуарах именует их «штатскими в военной форме». Маннергейму он дает весьма противоречивую характеристику – злопыхательскую и восторженную одновременно. Правда, если учесть, что в конце 50-х годов XX века, когда Игнатьев опубликовал свои мемуары, он был советским генералом, едкий тон его становится вполне понятен: «
…Непосредственным моим начальником оказался поручик барон Маннергейм, будущий душитель революции в Финляндии. Швед по происхождению, финляндец по образованию, этот образцовый наемник понимал службу как ремесло. Он все умел делать образцово и даже пить так, чтобы оставаться трезвым. Он, конечно, в душе глубоко презирал наших штатских в военной форме, но умел выражать это в такой полушутливой форме, что большинство так и принимало это за шутки хорошего, но недалекого барона. Меня он взял в оборот тоже умело и постепенно доказал, что я, кроме посредственной верховой езды да еще, пожалуй, гимнастики, попросту ничего не знаю. <…> Смотр молодых солдат Маннергейм провел блестяще, я получаю вместе с ним благодарность в приказе по полку»
[47].
Впрочем, когда Игнатьев в 1896 году поступил под начало Маннергейма, Густав Карлович, как его на русский манер величали, был уже довольно состоятельным человеком. Образцовая служба просто была его образом жизни.
Летом все гвардейские полки Петербурга выезжали в лагеря Красного Села, где проводились учения, маневры и скачки. Маннергейм был страстным лошадником и уже в то время большим знатоком лошадей, но участие в скачках тоже требовало средств. В Красном кипела светская жизнь, шли спектакли Мариинского театра, было множество развлечений и соблазнов.
Нужно было что-то придумать. Самым простым и естественным решением, открывавшим путь к обеспеченной жизни, представлялась женитьба на богатой наследнице. Выбор был сделан весьма удачно и в полном соответствии с традициями полка (тут опять похлопотала крестная Альфильд Скалон и полковые друзья). Анастасия Арапова, дочь кавалергарда, бывшего полицмейстера Москвы, генерала Николая Устиновича Арапова, была завидной партией: помимо унаследованного состояния, она приносила в приданое два поместья под Москвой. Родители невесты к тому времени уже умерли. Братья ее тоже были кавалергардами, а младшая сестра Софья год спустя вышла замуж за товарища Маннергейма по кавалергардскому полку, барона Дмитрия Менгдена[48]. О помолвке Густава Маннергейма и Анастасии
