– Один из его бастардов, к тому же умственно неполноценный, – выпалила она. – Надеюсь, вы понимаете мое возмущение!
Лэнгли приподнял брови:
– Весьма хитрый ход: сын получает ваши земли, а в виду его недееспособности Черлтон сам будет ими управлять. Мортимер что-то говорил о том, что вы ослушались опекуна?
– Я сбежала: мне помогла монахиня, сопровождавшая меня из монастыря. Но Мортимер выследил меня и повез обратно. И если бы не тот отважный молодой рыцарь…, – лицо Алаис заметно порозовело.
Лэнгли в нерешительности глянул на нее; поколебавшись, все же спросил:
– Как вы намерены поступить дальше?
Алаис, вздохнув, в раздумии сдвинула темно-русые брови, отчего тоненькая морщинка пролегла на ее гладком лбу. Покусывая нижнюю губу, она несмело поглядывала на возвышавшегося перед ней рослого рыцаря, словно не решаясь заговорить.
– Если бы мне удалось добраться до Страта Флорида… Аббат Кедифер сможет приютить меня – он очень хорошо знал моего отца, и не откажет мне в помощи. А когда все успокоится, я вернусь к настоятельнице Сиван, в Лланллуган.
Лэнгли нахмурился.
– Вы рассчитываете, что вас так легко оставят в покое? Не забывайте: лорд Черлтон – ваш законный опекун, и боюсь, он не станет потакать вашим капризам.
Девушка, вздрогнув, вскинула голову. Устремив на него взгляд ясных голубых глаз, она пылко воскликнула:
– Капризы? Я не желаю становиться бессловесной игрушкой в его руках. Этот бастард… – она вновь покраснела и на мгновение смолкла, справляясь со вспышкой гнева. – Да я предпочту броситься с замковой башни, прежде чем позволю ему прикоснуться к себе!
В душе Лэнгли шевельнулась жалость к Алаис. Но такова была участь всех знатных девушек: они предназначались для заключения выгодных союзов и воспроизведения потомства. Ее отважная попытка воспротивиться воле опекуна вызвала в нем чувство невольного уважения к ней. Тем не менее он счел необходимым напомнить ей о суровой реальности существующих законов и обычаев, зачастую несправедливых и безжалостных.
– Вы надеетесь, что стены монастыря остановят Черлтона? – он иронично выгнул бровь. – Права опекунства стоят недешево. Не говоря уже о вашем приданом.
– Он не осмелится напасть на обитель божью! – воскликнула она, расширяя глаза.
Лэнгли, однако, не разделял ее уверенности в нерушимости святых стен: с легкой руки короля Джона, откровенно презиравшего церковников, многие монастыри и аббатства подверглись разграблению и разорению. Он вспомнил Роберта, епископа Бангора, вынужденного наблюдать за погромом церкви, из которой его выволокли, словно преступника. Вспомнил полные муки глаза пожилого церковника в разорванной сутане, и его дрожащие руки, воздетые к Создателю в молчаливом призыве, отчаянном и безответном – и заструившиеся по его впалым щекам слезы, когда англичане подожгли разоренную ими церковь. Впервые в жизни Лэнгли оказался свидетелем столь невероятного