Поэтому когда днем позже появились две ладьи, на остров высадились голодные и злые даны. Начисто забыв о договоре, они с диким, звериным азартом сожгли деревянные строения и затопили соляные бассейны.
Через несколько лет, не выдержав очередного разорения, островитяне отправились к Хильбоду, после чего тот решил построить крепость. Последние из пепелищ еще дымились, когда, спустя несколько дней, аббат добрался, наконец, до своего острова.
Третий пролог: Крюшон
Когда после Рождества обитатели крепости собрались на первый совет, то сразу же встал вопрос о хозяине. Пока был жив Брет, островитяне надеялись, что смогут уговорить его стать их головой; когда мастера не стало, заговорили о Хильбоде, но тот быстро дал понять, что не оставит монастырь. Поэтому островитяне собрались, не имея никакого представления о будущем старосте.
Для проведения совета на перекресток, образованный пересечением двух главных проходов, притащили и уложили вкруговую толстые бревна, на которых расселись все обитатели крепости. Посредине торжественно водрузили «жаровню» – замечательное изделие, которое кузнец Сидмон выковал специально для зимних собраний. Она представляла собой громадную, чуть не в два человеческих роста конструкцию, очертаниями своими напоминавшую огромный костер. Собственно, для того жаровня и была сделана, позволяя соорудить большой костер в любом открытом месте. Костер получался не только большой, но и очень жаркий: толстые плоские металлические прутья, на которых укладывались поленья, постепенно накалялись и щедро отдавали тепло.
Сидя вокруг жаровни и глядя на улетающие в темноту искры, островитяне молчали, завороженные ритуальным огненным танцем. Вскоре стихли последние голоса, и установилась полная тишина, прерываемая только потрескиванием поленьев.
Когда всё стихло, Хильбод встал и, прочитав короткую молитву, напомнил о цели собрания: выбрать главу крепости. Начали выкрикивать имена, но ни одно не встретило единодушного одобрения. И тут Крюшон предложил Беатрис. В действительности, безумный старик прокричал нечто неудобоваримое и даже оскорбительное, но к нему привыкли, да и торжественность момента не позволяла надавать ему обычных тумаков. Услышав имя Беатрис, кто-то засмеялся, но тут же умолк. Поднялся ропот, который быстро перерос в громкий гул. Хильбод снова встал и, дождавшись тишины, сказал, что Господь всемилостив, и в своем великом милосердии он послал им Беатрис, дочь Брета, дабы она завершила дело, начатое отцом. А потому он считает, что в этом и есть Божий промысел, и что если они выберут