глупости, надежды и любви,
добавляет в нелюбимый серый
вымышленные свои.
«Согретый голос часто выдыхая…»
Согретый голос часто выдыхая,
царапая поверхность бытия,
как ногтем лёд в автобусе… Какая
здесь остановка может быть? Где я?
Пустынно, холодно, но ведь живут же люди,
вымучивая смысл своей судьбы,
считая годы сдавленною грудью,
безграмотно наморщивая лбы.
Усилия сирот, вы мне понятны.
Нетрудно будет вам и мой статут
принять: дыша на пальцы, делать внятным
безмолвный ропот, раз уж вышел тут…
«Ужас законченной вещи…»
Ужас законченной вещи,
глупость обмысленной мысли, —
жить в этой огненной пещи
и пересчитывать числа:
пять сороков пустяковин,
пару небесных опалин, —
вот ты уже и доволен
и к полунебу приравнен.
Экой дурак, как посмотришь,
что же забыл эти ветки
сунуть в мешочек истёртый
к прочим прекрасным объедкам?
Что ли и вправду почуял
запах фальшивого слога:
упоминание всуе
неба, простора и Бога?
И рассмеявшись вдогонку
звонко-пустым перепевам
стрункий стоишь, а в сторонке
счастья протяжное тело.
«Какое одиночество – всегда! …»
Какое одиночество – всегда! —
как рукопись, протянутая к звёздам,
как в злость переболевшая беда,
растасканная по квартирным гнёздам.
Какое одиночество в вещах,
в обманчивой понятности их смысла;
какое одиночество в веках
событий, выдыхающихся в числа!
И безразличье в каменном лице
природы – не лирические грёзы…
Какое одиночество в конце,
когда душа дрожит, как те же звёзды.
«Урывчатое, верное служенье…»
Урывчатое, верное служенье
тому, что редко слышится в себе,
но узнаётся сразу, как терпенье
больших деревьев в слёзном октябре.
А в промежутках что угодно, что
приснится старой выдумщице яви:
не мудрствуя, хлебать добро и зло
со всеми в нашей правильной державе.
Со всеми множить лёгкий дым речей,
со всеми продираться скудным телом
сквозь душу бело-серо-зимних дней,
что называют жизнью и уделом.
Урывчатое, верное слеженье
во тьме себя, в своей большой ночи,
не упустить сквозящее мгновенье,
случись ему последним быть, случись.
За это, настигающее нас,
за это узнавание вслепую
надеешься: простится в смертный час
твоё существованье вхолостую.
«Не дал дожить до мудрости Господь…»
Не дал