– Однако это правда, – возразила Эммалайн.
– Хорошо, мама, – энергично закивали Джозетт и Сноу, – но позволь тебе напомнить, что сказанное касается нашего деда.
– Ты, мама, говоришь слишком странные вещи. Я имею в виду, быть стервой – это одно, а убийство мужа уже не лезет ни в какие ворота. Ты что-то завираешься.
– Значит, вы не хотите слушать правду. Тогда чего вы хотите? – спросила Эммалайн.
– Мы хотим, чтобы наша жизнь стала нормальной, вот так, – изрекла Джозетт.
– Чтобы в ней ничего не случалось, кроме хороших вещей, – добавила Сноу.
– Мелодрама? Это отвлекает.
– Опять словарное слово! Дай пять!
Девочки хлопнули ладонью в ладонь.
– Хорошо, – проговорила Эммалайн. – Я вам уступаю.
Маккиннон заговорил с девушкой на ее языке, но она спрятала от него грязное лицо.
– Все, что я делал, – это спросил, как ее зовут, – сказал хозяин фактории, разводя руками. – Она отказывается назвать имя. Дай ей немного поработать, Робертс. Не хочу видеть, как она сидит там в углу.
Вольфред заставил ее помогать при рубке дров. Когда она размахивала топором, во всех ее движениях отражалась грация гибкого тела. Он показал ей, как пекут хлеб. Увы, жар огня растопил при этом часть грязи на ее лице. Он нанес массу повторно и попытался научить девочку писать. Она все схватывала на лету. При письме он обратил внимание на ее руку – та была безупречных пропорций. Наконец – она предложила это сама – девочка ушла ставить силки. Изъяснялась она достаточно понятно. Планировала выкупить себя у Маккиннона, продав ему меха. Едва ли он заплатил за нее дорого. «На это не потребуется много времени», – сказала она.
Теперь она хорошо понимала, почему Вольфред добавил грязи на ее лицо, а потому начала сутулиться, сморщила лицо и взъерошила волосы, что исказило ее черты. Девочка выучивала каждый день по одной новой букве, потом стала запоминать слова, фразы. И начала разнообразить ими свою речь.
Для маленькой дикарки она, конечно, очень сообразительна, думал Вольфред. Пройдет совсем немного времени, и она сможет занять мое место. Ха-ха. Ему не с кем было перекинуться шуткой, кроме как с самим собой.
Раздался телефонный звонок. Отец Трэвис снял трубку и отодвинул немного назад свой стул. Услышав имя нового епископа их епархии, он ничего не сказал.
Ничего удивительного.
Предполагалось, что новый епископ Флориан Сорено будет придерживаться жесткой линии по отношению ко всем горячим вопросам – они находились в красном штате[51]. Отец Трэвис служил в «синей зоне». Резервации были синими точками и кляксами, голосующими за демократов. Единственным республиканцем в их краю, помимо него самого, был Ромео Пуйят. Новый епископ вполне мог прислать отцу Трэвису в помощники доминиканца[52], придерживающегося теологии освобождения[53]. Для такого священника отправка в резервацию стала бы наказанием. Или власть в ней мог полностью захватить