– Что ж, да, конечно, – согласилась с ним Эммалайн. – Елку нужно ставить.
– Она должна быть с белыми огоньками, – заявила Сноу.
– Нет, давайте они будут цветными, – возразила Джозетт. – Белые – это отстой.
– А мне нравится единообразие, – настаивала Сноу. – Все остальное у нас в доме и так сплошное смешение стилей.
– Эй, полегче, – произнесла Эммалайн.
– Без обид, мама, но елка должна быть со сплошь белыми огнями. Должно прелестно смотреться.
– Тогда давайте поставим две елки, – предложила Эммалайн.
– Действительно? Ты серьезно?
– Маленькие.
К концу дня две небольших елки уже стояли наряженные в углу гостиной, у каждой сестры своя. Впервые Эммалайн не пришлось прилагать ни малейших усилий – сестры соревновались одна с другой. Они делали украшения из блесток, ленточек, побрякушек, какими пользуются индейские колдуны, и игровых наборов Лароуза. Потом пришел черед подарков, которые не заворачивали в оберточную бумагу: у них в семье это было не принято. Для упаковки использовались журналы, пестрые листы газет, продуктовые пакеты. Однако вскоре после того, как работы были завершены, девочки начали плакать. Кучи посмотрел на них широко раскрытыми глазами, а потом демонстративно вышел. Холлис тоже совершил стратегический маневр, удалившись в комнату мальчиков.
На следующий день Ландро уехал на работу пораньше, а Эммалайн осталась на кухне готовить тушеное рагу. А все из-за Лароуза.
Это происходило каждую неделю или около того – с тех пор, как Ландро и Эммалайн объяснили детям, куда делся их брат.
В спальне мальчиков Холлис подключил насос к надувному матрасу и вставил штепсель в розетку. В течение минуты или двух высокий пронзительный вой перекрывал все голоса. Когда матрас стал плотным и удобным, мальчик лег на спину и закрыл глаза.
Вокруг не осталось ничего, кроме тишины.
Холлис знал, что его собственный отец, Ромео, подбросил его к Эммалайн и Ландро под Рождество. Ему было пять, может, шесть лет, как Лароузу. Он уже давно спал на одной из кроватей, но матрас ему все равно нравился больше. Еще он знал, что родился в какой-то квартире, а не в роддоме. Его первые путаные воспоминания были о том, как он спал под столом, в окружении башмаков, или, что ему нравилось больше, на подстилке рядом с собакой, а одной зимой – на большой кровати вместе с другими детьми, которые и в постели не снимали куртки. Там стоял соленый запах грязного тела, дополненный кислой вонью от табака и слипшихся потных волос, такой отвратительный, что едва можно было дышать. Пахло и от взрослых, и от детей, и Холлис был рад, что это осталось в прошлом. Теперь он принимал душ каждый день. Сам стирал свою одежду. Любил запах глажки. Девочки посмеивались, но им он тоже нравился. Чистоту Холлис не