– Я приглашаю вас посмотреть со стороны на наше Бытие! Что это? Всегда ли так было? Или после того, как?.. – он сделал широкий жест на экран с почерневшими стенами Белого Дома.
Тут взгляды всех приковались к полуголой размалеванной девице, появившейся на сцене.
– Ты кто?
– Я Родина.
– Родина? А говорят, что ты уродина. А ты красавица.
– Тебе все во мне нравится?
– Все. Ведь ты же Родина моя.
– Давай мне бабки – и я твоя.
– Бабки? Но ты же Родина моя!
– Без бабок я не твоя!
– Какой бред, – с брезгливой улыбкой прошептал брюнет.
…В том же духе действо продолжалось два часа. В нем было все – буйство актеров, их истошные крики, выпрыгивание в зал, черно-белые, все быстрее мелькавшие кадры на экране, резкое, переходящее в визг, музыкальное сопровождение.
– Да это же психоделия какая-то! – вполголоса воскликнул сосед брюнета.
После спектакля оглушенные и ослепленные зрители, пошатываясь, вышли в холл, где уже стоял длинный стол с самоварами и канапе. Во главе стола крутился на правах хозяина давешний главный актер, он же режиссер, он же идеолог и автор всего этого действа – сам Иван Злобин. Он очаровательно улыбался, широким жестом приглашая зрителей к столу.
– Пожалуйста, дорогие мои! Угощайтесь! Пусть это будет моей благодарностью за то, что вы выдержали два часа моей мистерии!
Зрители, сначала смущенно, затем все более уверенно, подходили к столу, наливали и передавали друг другу чашки с чаем, брали канапе.
– Дорогие мои! – вещал Иван. – Я понимаю, что выдержать два часа моей мистерии – это не просто. Потому что это не развлекательный спектакль, не сладкозвучное шоу, это – моя боль за судьбу страны, выплескиваемая с подмостков, это – мои раздумья о том, куда мы идем, и что будет с нами, с нашей родиной. Этот спектакль – для таких же, как я, для людей, близких мне по духу, для избранных! Да, я не побоюсь этого слова – для избранных, ибо сейчас толпа живет только интересами своего мирка, ее волнует только, как бабла заработать побольше да брюхо набить поплотнее. Искусство, духовность, судьбы родины – не для них! Они – свиньи, перед которыми такие, как я, мечут бисер, но они не понимают наши призывы, им это не дано…
Иван Злобин еще долго вещал в том же духе, всплескивая руками и театрально повышая голос в некоторых местах своей речи. Казалось, он и здесь, за столом, играет некую роль. Брюнет с тонкой улыбкой слушал его, не забывая прислушиваться к тому, о чем говорят обменивающиеся впечатлениями зрители.
– Я прямо как в церкви побывал, – шептал мужчина средних лет провинциального вида