Итак, в одной из квартир той парадной, где жил Денис, потихоньку собиралась на прогулку Надин, как ее ласково называла бабушка. Ей недавно исполнилось двадцать… Тонкие реденькие белокурые волосы, болезненно-бледное худое лицо, синева под голубыми глазами, бескровные губы, мелкие и нервные черты… Может, при большой симпатии к ней ее и можно было назвать хорошенькой, с натяжечкой, конечно, но уж здоровой ее назвать никак нельзя было – инвалид с детства, она целыми днями неподвижно лежала или, если бабушка подтыкала под ее спину две подушки, сидела, неловко съехав на сторону, и по большей части читала, едва удерживая книгу своими слабыми тонкими руками. Родители у нее умерли – погибли в автокатастрофе, осталась одна бабушка. Жили они на бабушкину и Надину инвалидскую пенсию. Бабушке едва перевалило за шестьдесят, она работала когда-то учителем, могла бы и сейчас по-прежнему работать, но – как? Надин занимала все ее время. И, при всех этих нерадостных обстоятельствах, это обделенное существо считало себя счастливейшим человеком. Каждый день, просыпаясь и находя себя живой, она несказанно удивлялась и радовалась новому дню как незаслуженному счастью.
Бабушка принесла к ее кровати ворох одежды, натянула на худые ноги колготки, помогла облачиться в платье… И можно гулять! Прогулка – это был счастливейший момент, апогей дня, но при этом требовавший, прежде всего от бабушки, колоссального труда и напряжения. Сначала она помогала калеке одеться, затем перетаскивала ее с кровати в инвалидную коляску. И – самое трудное – коляску требовалось сначала затащить в лифт, затем спустить с первого этажа по лестнице, которая, хотя и насчитывала всего шесть ступеней, не имела приспособлений для инвалидных колясок, а потому все эти шесть ступеней отдавались в позвоночнике Надин, заставляя ее морщиться от боли. Но вот лестница преодолена и – здравствуй, мир! Правда, мир ограничивался для калеки внутренним двориком, но и он казался ей огромным и бесконечным. Итак, здравствуй, мир, свежий воздух и солнечный свет!
Бабушка покатала коляску по двору, предложила выехать за арку на улицу, но Надин отказалась. С некоторых пор для нее весь интерес сосредоточивался во дворе. Сегодня она отказалась не зря, видно, день выдался действительно счастливым, – в арке показался знакомый и такой долгожданный силуэт, легкой походкой приближающийся к ней…
– Привет, Дэн! – если ей удавалось произнести это короткое приветствие, значит, день прожит не зря.
– Привет, Надин! Как дела?
– Лучше всех! Ты откуда?
– Да вот, из магазина…
– А можно тебя попросить – еще диск с какой-нибудь хорошей музыкой?
– С удовольствием! Ты еще домой не собираешься? Я мог бы помочь.
Они говорят об обыденных вещах, но глаза их живут отдельной жизнью. Черные, глубокие, как омут, глаза Дениса ласкают ее бархатной теплотой. Взгляд ее голубых глаз, восторженный, воспаленный, тонет в этом сладостном омуте, который притягивает