На парковочной стоянке их уже поджидало средство передвижения – старый, весь в дырах и вмятинах автомобиль, заполненный внутри каким-то хламом неизвестного происхождения и назначения. Водителем оказалась все та же медсестра. Перед тем как включить двигатель, она вручила гостье огромный пакет, в котором был термос и необъятных размеров сэндвич – еда, присланная зятем для путешественницы. Сам факт отсутствия Ирми пока оставался необъясненным. Даниэла неторопливо развернула пакет (причем ей показалось, что завернуто все было в листы некой энциклопедии) и обнаружила внутри нечто вроде гигантской питы – коричневой и толстой, заполненной рублеными яйцами и баклажанами, обжаренными с луком.
Сиджиин Куанг, умело маневрируя меж автомобилей, хаотично размещенным по всей стоянке, присматривалась к пассажирке, которая в изумлении взирала на поражающий воображение сэндвич.
– Джереми сказал, что это именно то, что вы любите… Глаза Даниэлы сверкнули. Да, так оно и было. Они с сестрой всегда любили баклажаны. Быть может потому, что это были самые первые овощи, которые их мать, очень придирчивая иммигрантка, научилась готовить на Земле Израиля. Несмотря на чувство голода, не оставлявшее Даниэлу с той минуты, когда она отказалась от еды во время первого полета, и утолить которое не в состоянии были ни тот другой, сэндвич, ни сласти, съеденные в аэропорту пересадки, она предложила разделить эту питу с женщиной из Судана, отклонившей это предложение, так как содержимое пакета послано именно ей, Даниэле, и только ей, что было особо подчеркнуто человеком, испугавшимся лично приехать в аэропорт…
– Испугавшимся?
– Да. Не исключено, что он опасается других пассажиров из вашей страны.
– Израильтян?
– Да, израильтян.
– С чего бы ему вдруг их бояться?
– Я не знаю. Возможно, я ошибаюсь, – медсестра запнулась. – Но мне показалось, что он не хотел встретиться с кем-либо из своей страны. И не просто встретиться прямо сейчас, но и узнать о них что-либо. Не видеть, не слышать, не знать – ни вблизи, ни даже издалека.
– Ни даже издалека, – в изумлении повторила Даниэла, которую задели и ранили слова женщины, которая, несмотря на кажущуюся хрупкость, демонстрировала уверенность в обращении с неповоротливой и тяжелой машиной, движущейся в темноте по грязной дороге. – В чем дело? Что он имел в виду? И что бы это ни значило. Кстати, в моем самолете не было, кроме меня, ни одного израильтянина.
– Он не мог знать этого заранее, – сказала медсестра, и Даниэле показалось, что сказано это было со смешком…
Но