– Но почему мне нельзя с вами, Сашка? – заканючила она. – Я бы готовила вам ужин. Дуня меня научила. Я могла бы ехать с тобой на твоей кобыле, я ведь маленькая.
Она цеплялась за него обеими руками.
– Не в этот год, лягушонок, – ответил Саша. – Ты, и правда, маленькая – слишком маленькая. – Поймав ее грустный взгляд, он встал на снег на колени и вложил ей в руку остаток хлеба. – Ешь и становись крепче, сестренка, – сказал он, – чтобы подготовиться к путешествиям. Да хранит тебя Бог. – Он положил ладонь ей на голову, а потом запрыгнул на свою бурую лошадь по кличке Мышь.
– Сашка! – воскликнула Вася, но он уже отъехал, отдавая быстрые приказы людям, загружавшим последние сани.
Ольга поймала ее за руку и потянула за собой.
– Пошли, Васочка, – позвала она упирающуюся девочку.
Сестры подбежали к Петру. Последняя коврига уже начала остывать.
– Счастливого пути, батюшка, – пожелала Ольга.
«Как же моя Олечка не похожа на свою мать, – подумал Петр, – хоть лицо у нее точно такое же. Вот и хорошо: Марина была словно ястребица в клетке. Ольга мягче. Я найду ей хорошего мужа». Он улыбнулся дочерям.
– Храни Бог вас обеих, – сказал он. – Может, я привезу тебе мужа, Оля.
У Васи вырвался звук, похожий на тихое рычанье. Ольга засмеялась и покраснела, чуть было не выронив ковригу. Петр успел наклониться с седла и подхватить ее – и порадовался этому: дочь надрезала корку и налила внутрь меда, который потек от жара. Он оторвал большой кусок (зубы у него все были целы) и с наслаждением стал жевать.
– А ты, Вася, – добавил он строго, – слушайся сестру и не уходи далеко от дома.
– Да, батюшка, – отозвалась Вася, все с такой же завистью глядя на коней.
Петр вытер губы тыльной стороной руки. В толпе обозначилось некое подобие порядка.
– Прощайте, дочери, – сказал он. – Мы трогаемся. Держитесь подальше от саней.
Ольга кивнула с легкой печалью. Вася никак не ответила: вид у нее был мятежный. Раздались крики, защелкали бичи – и они уехали.
Молча стояли Ольга и Василиса: они застыли на дворе, слушая звон колокольчиков под дугами, пока утро его не проглотило.
Через две недели после отъезда, со множеством задержек, но без неприятных оказий, Петр с сыновьями миновал наружные кольца Москвы – этого стремительно разросшегося центра торговых связей на берегах Москвы-реки. Они почуяли город задолго до того, как увидели, потому что он был затянут дымом от десяти тысяч очагов. Но вот, наконец, яркие купола – зеленые, алые и синие – начали проступать сквозь дымку. Наконец, они увидели и сам город: восхитительный и убогий, словно красивая женщина с облепленными грязью