Еще «отец истории» Геродот писал про древних «персов», что «нет для них ничего более позорного, как лгать, а затем делать долги. Последнее – по многим другим причинам, а особенно потому, что должник, по их мнению, неизбежно должен лгать. Кто из горожан страдает проказой или белыми лишаями, тот не входит в город и не вступает в сношения с другими персами. Эти недуги персы приписывают какому-нибудь греху человека по отношению к Солнцу (курсив мой – Н.А.)» (Геродот «История в девяти книгах». Кн.1, 138, с. 56). И далее: «По этой же причине многие убивают также белых голубей. В реку персы не мочатся и не плюют; рук они и сами не моют в реке и никому другому не позволяет этого делать. К рекам вообще персы относятся с глубоким благоговением» (там же). Главной же доблестью они, как и древние тюрки и монголы, считали «мужество» и «военную доблесть», после которой «большой заслугой считается иметь как можно больше сыновей», которых «с пяти – до 20-летнего возраста они обучают только трем вещам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости» (Геродот, 136, с. 55).
С голубями все ясно: во-первых, древнеиранские «огнепоклонники» считали их разносчиками проказы, во-вторых, именно белые голуби были посвящены богине Иштар, т.е. и этнически (чужеродная), и ритуально (женское божество) нечистой Богине, противостоящей светлым, мужским божествам и прежде всего – Богу Солнца. С «водобоязнью» все гораздо сложнее из-за путаницы, которую снова внес Л. Н. Гумилев в угоду своей теории: «У монголов под страхом смерти запрещалось летом купаться или мыть одежду. Веселовский пытался это антигигиеническое законодательство истолковать как проявление шаманистского почитания воды. Но мне думается, что тут мы имеем дело с приметой (т.е. „суеверием“ – Н.А.). Рашид-ад-дин объясняет это запрещение тем, что купанье, по монгольским верованиям, вызывает грозу. Гроза в степи – большое несчастье, так как молния поражает вертикально стоящие предметы, то есть людей и скот. Два-три совпадения могли создать примету, которая потом бытовала долго и упорно. Но к религии это запрещения прямого отношения иметь не могло» (Гумилев, с. 43).
В данном случае более правы и Веселовский, и Рашид-ад —дин, и Геродот, причем последний одновременно очень точно указывает как на религиозно – этические и космологические корни описываемых обычаев, связывая их с представлениями о большей сакральности мужских божеств, представляющих стихию небесного огня, и вообще с представлениями о необходимости соблюдать ритуальную чистоту по отношению ко всем космическим силам и стихиям, в том числе к воде (а женщина в условия господства мужского права и богов – мужчин считалась существом особо «нечистым»),