невозможно, чтобы Карабах принадлежал и Армении, и Азербайджану, и вместе с тем возможно, но необязательно, чтобы Карабах принадлежал либо Армении, либо Азербайджану (или: неверно, что необходимо, чтобы Карабах принадлежал либо Армении, либо Азербайджану).
Из вышеприведенной формулы можно получить различные следствия. Так, если имеет место (1), то неверно, что имеет место или возможно (2), и наоборот. Противоречивой оказывается и конъюнкция (1 \/ 2) & ((~1) & (~ 2)), и, стало быть, такое состояние дел невозможно и никогда не будет реализовано в истории. Тем самым, за исключением нулевого мира ((1) & (2)), возможны все состояния, описываемые формулой
но только одно из состояний является совместимым будущим – ((~2) & (~1)), или тем будущим, которое не обязательно, что приводит к конфликту (см. ниже). Привлечение модального компонента (возможной истинности в (будущем)) позволяет уйти от тавтологических кругов и безальтернативности. Возможно некоторое состояние дел, которое, с одной стороны, для всех участников предпочтительнее не всех, но некоторых остальных состояний дел. Оно не является лучшим ни для кого из обоих участников конфликта, но вместе с тем и не является худшим. С другой стороны, это состояние дел является единственно возможной альтернативой несовместимому нулевому миру ((1) & (2)). Областью пересечений миров-следствий из базовых пропозиций (1) и (2) явится совпадающее возможное будущее: конъюнкция двух отрицательных пропозиций – ((~2) & (~1)).
На каком основании мы считаем, что совместимое будущее, которое к тому же для обеих сторон является предпочтительнее худших миров, есть единственно приемлемая альтернатива? Безусловно, можно встретить и противоположный подход: это позиция радикалов, требующих «все или ничего», и для которых неприемлемы все те возможные состояния дел, которые не совпадают с наилучшим миром. Но куда более совпадает с общепринятыми представлениями то понимание, которое мы исходно сформулировали как задачу по поиску того образа будущего, которое совместимо для всех сторон конфликта, что можно интерпретировать как модель для его разрешения. В свое время при семантическом моделировании конфликта мы предложили рассматривать как модель разрешения конфликта удаление из описания мира (конъюнкции пропозиций) несовместимых конституент, т.е. тех, которые сами или же их следствия приводят к противоречию и тем самым к несовместимости возможных (в будущем) миров [Золян, 1996].
Здесь следует вернуться к рассмотрению того, насколько согласуется выбранное решение с состояниями войны (3) и мира (4). В отличие от ранее рассмотренных ситуаций (1) и (2), в данном случае предпочтения участников относительно состояний (3) и (4) те же: ((4) > (3)). Однако приняв за основу допущение о том, что наихудший вариант для одной из сторон приводит к состоянию конфликта, мы тем самым обязаны принять как предпосылку, что состояние (4) обладает наивысшей ценностью, но – по крайней мере с точки зрения самих сторон конфликта – только не в наихудших из миров. Исключать их и их приоритеты из рассмотрения на