– Ишь, засранка о така, шо удумала, га?! Я т-тебе покажу о то Гитлера… Хто тебя научил?! Ну-ка, говори, немедля!!!
Олька рыдала и всячески изворачивалась от обжигающих ударов, но отца, казалось, уже ничто не могло остановить:
– Буду пороть, пока не выбью с тебя о ту дурь! Ну-ка, повтори!..
– Я забы-ы-ы-ыла… Я больше никогда… никогдашеньки не буду… Честное сло-о-о-во… Ма-а-ама!…
– Не верю, шобы ты о так о то быстро забыла! А ну-ка, повтори, засранка, о така!!!
– Я… я, правда, забы-ы-ыла-а.. Ма-а-ма-а … – корчась от ударов, сквозь рыдания верещала Олька.
Не исключено, конечно, если бы Ольку тогда отец не выпорол, она и на самом деле, забыла бы этот стишок про Гитлера с тремя копейками. Но сложилось так, как сложилось, и Ленькино творение сохранилось в ее избирательной деткой памяти, увы, навсегда. По правде говоря, она тогда, хотя и про себя, но все-таки гордилась тем, что не выдала отцу того, кто ее просветил, будучи уверенной, что отец и не догадывается о главном виновнике…
Мама же, в отличие от отца, не порола Ольку, тем более так жестоко, потому что… Наверное, потому что Ольке было достаточно и одного случая, произошедшего с ней на первых в ее жизни летних каникулах.
А дело было так.
Перед самым первым приездом бабы Ариши из Атбасара, мама покрасила в сенях цементный пол, и, дабы он быстрее высох, входную дверь оставила открытой. В тот день Толька, как обычно донимал Ольку, дразнил и, предвкушая встречную реакцию сестры, которая, вероятно, его всякий раз безумно забавляла, ходил за ней по пятам. Мама, как, впрочем, и всегда, не обращала внимания на Толькины забавы, так как была и без того поглощена процессом подготовки к приезду «любимой и долгожданной» свекрови.
Беззащитная Олька, не желая больше терпеть очередную психическую атаку брата, направилась, было, в виноградник, дабы уединиться и переждать, пока Толька угомонится. Но Толик с наводящим жуть упорством следовал за Олькой, которая меньше всего желала, чтобы тот узнал о ее излюбленном месте, где она в трудную минуту делилась горестями и печалями со своим Ангелом. Он все шел и шел за ней, продолжая дразнить, и отступать от своей цели, по всей видимости, не собирался. Вскоре Олькино терпение лопнуло, и она, схватив с грядки попавшийся под руку комок сухой земли, отчаянно запустила его в брата. Толька удачно отскочил, а комок, ударившись о тропинку метрах в пяти от открытой входной двери, рассыпался, и почти все его мелкие кусочки попали прямо на свежеокрашенный пол в сенях… Толька издал вопль, который, несомненно, сделал бы честь всем индейцам мира:
– Ага-а!..