– И куда это он скачет? – задумался вслух дядя Петя Иванов. И даже снег перестал разгребать.
– Не иначе, на бега его агитирует!
Вся улица знала, что сосед Мешварг ездит на бега и как-то там играет. И, видно, кое-что с этого имеет. Потому что его тетя Маня перестала торговать квасом на Можайке. А зимой нарядилась в теплую шубу.
– Цигейка! – поджав губы, сказала мама.
А, главное, налог за деревья он уплатил. За свои. А на уличные он еще не собрал. Дядя Петя вздохнул.
– Собьет он нашего Шурку с панталыку. Запросто. У того ведь и так ветер в голове!
Да бог с ним, с Шуркой! – подумал я. Мне сейчас не до него было. Я все не мог выбросить из головы Бурлака и Ковалиху. И свою трусость, которая, чует мое сердце, дорого кому-то обойдется. Думать-то я думал, а ноги переставлять не забывал. Надо же было идти к Дорохину. Уроки делать.
Глава вторая
Калитка у Дорохина была с секретом. Стоило открыть ее, и в доме трезвонил звонок. Чтобы все знали: кто-то идет. Это Женькин отец так придумал. Он же был на все руки мастер. Правда, у Женькиной мамы от наших звонков вечно голова болела.
Так что приходилось шустрить. Раз – и я на крылечке! Два – и уже топчусь в сенях, сбивая снег с валенок.
– А, титан мысли пришел! – встретил меня Женин брат Толик.
– Отец русской демократии! – ответил я ему.
Это у нас такой пароль был. Вместо «здрасти-до свиданья!» перекинуться парой знакомых строк. Он мне из «Золотого теленка». И я ему:
– Грузите апельсины бочками!
– Да ладно вам, книгочеи! – остановил нас Женька. И сунул мне в руки какой-то болт с насаженной на него гайкой. Он знал мою привычку что-то крутить-вертеть. А потом доходчиво объяснил, на какой минуте пешеход догонит поезд, вышедший из пункта «А».
Только сегодня я плохо его понимал. Не то, чтобы полным придурком был. Так, на четвертинку. Да голова моя была забита другим.
– Ты чего смурной такой? – спросил Женька.
И я все ему и выложил. И про Иркиного отца, и про Ковалиху. И про ее приказ следить за Бурлаками.
– Да… – сказал брат Толик, слышавший мой рассказ. – Влип ты, как кур!.. А твой Бурлак, видать, из мест отдаленных прибыл.
– Из каких? – не понял Женька. Откуда ему было знать, его же отец не сидел.
Брат Толик чертил что-то на большом листе ватмана. Он только что окончил институт и работал архитектором. В какой-то конторе, как он говорил. А иногда и дома.
– А, может, у него минус? – подумал вслух Толик.
– Какой такой минус? – теперь уж не поняли ни Женька, ни я.
– Эх вы, темнота! Это когда людей отпускают, только запрещают им жить в городах. Кому – в трех. Кому – в десяти. А кому – в целых ста! Так и пишут: «минус сто!».
– Ничего себе! – присвистнул Женька.
А я испуганно спросил:
– Думаешь,