Да не хотел я! Конечно, не хотел!
Мой отец тоже считался пропавшим без вести. Так я в школе говорил. На самом-то деле… На самом-то деле он был… Ну, где он был на самом деле, я не мог сказать. Одно время классная приставала, почему я плачу за учебу, ведь дети погибших освобождены от платы. Но потом отстала – видно, о чем-то догадалась… А потом шелапут Головешка распустил слух, что мой отец – разведчик, работает в какой-то вражеской стране. Может, кто и поверил. А, может, нет…
– К Бурлакам, говоришь? – допытывалась Ковалиха. – Отец, говоришь? Интересное дело! Сбежал? Или отпустили? Это надо провентилировать!
Ишь, какое слово придумала! А глаза у самой загорелись. Как у кота Кышмыша, когда он на охоту выходил.
– Ты смотри, – говорит, – если что заметишь, сразу сигнализируй!
– Жди больше! – подумал я про себя. Хотя понимал, что отвязаться от Ковалихи будет ой как непросто! Даром что ли была она активисткой. «Беспартийной большевичкой», как себя называла. Да еще «красной косынкой». Потому как первой на митингах горло драла. И первой на займы подписывалась. У себя на почте, где работала. И на нашей улице. Следила, чтоб никто не отлынивал. А когда война началась, по домам ходила. Проверяла, все ли приемники сдали. И не слушает ли кто вражескую пропаганду.
– Усек? – ткнула она в меня пальцем. Чуть в глаз не попала. —
Ты ж, поди, уже комсомолец! Классового врага под землей чуять должен!
Комсомольцем я был целых два месяца. Осенью на комитете меня приняли. Хорошо, что про отца не спрашивали. А классовых врагов я, конечно, терпеть не мог. Когда по радио пели «Орленка», слезы на глаза наворачивались. Особенно на словах:
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.
Зато потом меня что-то прямо приподнимало. И я во весь голос подхватывал:
Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны,
Победа борьбой решена.
У власти орлиной орлят миллионы,
И нами гордится страна!
И я, правда, гордился. И не мог простить врагам гибель Чапаева. И по тыщу раз бегал в кино – смотреть, как два бойца лупят немецких фашистов.
Вот только считать Иркиного отца врагом у меня никак не получалось. Хоть он был черным-пречерным. И кашлял, как ворон. Но как он плакал, когда Иркина мать обнимала его. И как они втроем поднимали его по лестнице, и он еле-еле одолевал каждую ступеньку, и его мешок колотился по перилам. И как он на самом верху повернулся ко мне и прохрипел: – Хороший ты человек, пацан!
Какой же я хороший? Испугался Ковалиху, и все ей выложил. Что теперь будет? Какую пакость она устроит Бурлакам? И кем я буду после этого?
Нет. Что-то в нашем мире не так!
Только я подумал об этом, как ветер зашумел в соснах, и мне за воротник опять посыпался колючий снег. Под солнцем пробежала серая тучка, а потом опять стало светло. И как будто не так холодно.
Смотрю,