Он замолчал, и она посмотрела на него и опять протянула ему руку. Бармен стоял у дальнего конца стойки. Лицо у него было белое, и такая же белая была куртка. Он знал этих двоих и считал их красивой парой. Ему много пришлось перевидать, как такие вот молодые, красивые расходились, потом сходились в новые пары и не так уж долго сохраняли свою красоту. Сейчас он думал не о них, он думал о лошади. Через полчаса можно будет послать через дорогу и справиться, не выиграла ли его лошадка.
– Отпусти меня, почему ты не сжалишься надо мной? – спросила девушка.
– А что я, по-твоему, собираюсь сделать?
В кафе вошли двое и остановились у стойки.
– Слушаю, сэр, – сказал бармен, приняв заказ.
– И ты не можешь простить меня? Когда все знаешь? – спросила девушка.
– Нет.
– По-твоему, все, что между нами было, все, что мы с тобой испытали, не научило нас понимать?
– Порока мерзостную харю, – с горечью сказал молодой человек, – та-та-та-та когда узришь. Потом что-то там еще и та-та в объятия заключишь. – Всех слов он не помнил. – Я не силен в цитатах.
– Почему же порок? – сказала она. – Невежливо так говорить.
– Извращение, – сказал он.
– Джеймс, – обратился к бармену один из вошедших. – Ты прекрасно выглядишь.
– Вы сами прекрасно выглядите, – сказал бармен.
– Старина Джеймс, – сказал другой. – Ты толстеешь, Джеймс.
– Так меня разносит, – сказал бармен, – страшное дело!
– Не забудь подлить коньяка, Джеймс, – сказал первый.
– Что вы, сэр, – сказал бармен. – Можете не сомневаться.
Двое у стойки посмотрели на тех двоих за столиком, потом опять на бармена. В этом направлении смотреть было спокойнее.
– Я тебя все-таки прошу не говорить таких слов, – сказала девушка. – Такие слова ни к чему.
– Как же прикажешь это называть?
– А никак не надо. Не надо давать этому название.
– Так это называется.
– Нет, – сказала она. – Мы слеплены из разных кусочков. Ты это знал. И пользовался этим, сколько хотел.
– Этого можешь не повторять.
– Я хочу, чтобы тебе было понятнее.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Хорошо.
– Говоришь, хорошо, а думаешь, плохо. Да, я знаю. Это плохо. Но я вернусь к тебе. Я же сказала, что вернусь. Вот сейчас вернусь.
– Нет, не вернешься.
– Вернусь.
– Нет, не вернешься. Во всяком случае, не ко мне.
– Вот увидишь.
– Да, – сказал он. – В том-то и весь ужас. Очень может быть, что и вернешься.
– Конечно, вернусь.
– Тогда уходи.
– Правда? – Она не поверила ему, но голос у нее был радостный.
– Уходи. – Он сам не узнал своего голоса. Он смотрел на нее, на извилинку ее губ и на линию скул, на ее глаза и на то, как у нее были откинуты волосы со лба, и на кончик ее уха, и на шею.
– Нет, правда, можно? Какой ты милый, – сказала она. – Какой ты добрый.
– А когда вернешься, все мне подробно расскажешь. – Голос у него звучал странно. Он сам не узнал