– И меня разрази, – сказала химическая.
– Это правда, правда, правда, и ты это знаешь. Это не какие-то там твои россказни, я точно знаю, что он мне сказал.
– И что же такое он тебе сказал? – самодовольно спросила химическая.
Алиса так рыдала и тряслась, что едва могла говорить.
– Он сказал: «Мировая ты баба, Алиса». Вот что он сказал.
– Это вранье, – сказала химическая.
– Это правда, – сказала Алиса. – Именно так он и сказал.
– Вранье, – заносчиво повторила химическая.
– Нет, это правда, правда, правда, Иисусом и Богородицей клянусь – правда.
– Стив не мог так сказать. Он так не выражался, – задиристо сказала химическая.
– Это правда, – сказала Алиса своим приятным голосом. – И мне плевать, веришь ты или нет. – Она больше не плакала, теперь она была спокойна.
– Стив ни за что так бы не сказал, – заявила химическая.
– Он сказал это. – Алиса улыбнулась. – И я помню, когда он это сказал, и я действительно была тогда мировой бабой, точно как он сказал, да я и теперь получше тебя буду, старая ты пустая грелка.
– Не старайся, тебе меня не оскорбить, язвища гнойная, – сказала химическая. – Мои воспоминания всегда со мной.
– Нет, – очаровательно сладким голосом возразила Алиса, – нет у тебя никаких настоящих воспоминаний, кроме воспоминаний о том, как тебе трубы перевязывали и как ты первый раз заразилась «с» и «т»[5]. Все остальное ты просто вычитала в газетах. А я – здорова, ты это знаешь, и мужчинам я нравлюсь, хоть я и толстая, это ты тоже знаешь, и я никогда не вру, и это ты тоже знаешь.
– Оставь в покое меня и мои воспоминания, – сказала химическая. – Мои правдивые и прекрасные воспоминания.
Алиса посмотрела на нее, потом на нас, мучительное выражение сошло с ее лица, она улыбнулась, и лицо ее стало таким милым, какого я и не видел-то, кажется, никогда. У нее было очень милое лицо и красивая гладкая кожа, и очаровательный голос, и сама она была по-настоящему милой и искренне дружелюбной. Но боже ж мой, какой она была толстой! Ее толщины хватило бы на трех женщин. Том увидел, как я смотрю на нее, и сказал:
– Ну, хватит, пошли.
– До свидания, – сказала Алиса. Голос у нее и впрямь был очаровательный.
– До свидания, – сказал я.
– Так в какую сторону вы направляетесь, ребята? – спросил повар.
– В другую, – ответил ему Том.
Счастливых праздников, джентльмены!
В те времена расстояния были совсем другими, пыль несло с холмов – теперь их сровняли с землей, – и Канзас-Сити больше всего походил на Константинополь. Быть может, вам не верится. Никому не верится, хоть это и правда. В тот вечер шел снег, и в витрине магазина автомобилей, светлея на фоне ранних сумерек, стояла гоночная машина, вся посеребренная, с надписью «Дансаржан» на капоте. По-моему, это значило не то серебряный танец, не то серебряный танцор, и хотя