– У кого на душе спокойно, тот и спит… Ты знаешь, я тут какую-то мысль собрала, в рифму. Быть может, это стихи?
Она читала мне свои стихи. Я их не запомнил. Мысль в них была очень четкая – ярко выраженный крик истосковавшейся женщины. Я слушал её голос, певучий, приятный, и представил себе её круглое личико с румяными щёчками. Она у нас в отделе самая жизнерадостная. И вдруг такая мрачная философия.
– Вообще-то, мысль проскальзывает, – сказал я. – А всё остальное ржавая бурда, – добавил я без всякой интонации, словно речь шла о гвоздях или соломе. – Тебе что, себя жалко стало?
– Нет-нет! Просто грусть на меня нашла… грусть, понимаешь?
– Это Бетховен. Это он всё натворил.
– Прямо с ума схожу. Как я ничтожна! Как я груба и ничтожна. Прямо… ну, прямо я не знаю… Скажи мне что-нибудь ещё. Скажи. Ты всегда хорошо действуешь на меня. Ну, поворчи хотя бы.
– Хитрая какая.
– Ну, почему?
– Видишь ли, народная мудрость гласит: «Кто говорит – тот сеет, кто слушает – тот, собирает»…
– И ты, конечно, решил собирать. А когда же сеять?
– Да, ты права: я слишком мало сею. Всё куда-то спешу, тороплюсь, всё думаю: вот закончу это и тогда начну что-нибудь большое, настоящее…
– Прости, я не в этом смысле. Я машинально так сказала. Хотя, в общем-то, мы оба троглодиты: собираем мы всю жизнь, с жадностью единоличника, а сеем слишком скупо, мелко. Особенно я, прямо со стыда сгореть можно…
– Успокойся, старуха – рыжая толстуха. Тебе грех жаловаться – ты на пороге большого открытия.
– Дура я рыжая, пухлая, ненормальная. Ночью затеяла с тобой болтовню, и о чём? – всё о той же работе! А ведь я хотела о другом. Я вдруг вообразила, что тебе будет интересно, в такой вот час, когда все на свете спят, послушать Бетховена.
– Дитя мое! Существующее и воображаемое одинаково реальны. Это сказал Фихте. Я с ним полностью согласен, поэтому включай свою шарманку. Только после «Лунной сонаты» чтоб и звука твоего не слышал.
Я слушал сонату Бетховена и думал об Ольге. Я знал её беззаботной, живущей легко. Даже ходила она какой-то попрыгивающей походкой. В уличной толпе она вполне могла сойти за десятиклассницу, хотя ей уже за тридцать. Глядя на неё со стороны, не подумаешь, что она занимается серьезными социологическими исследованиями, да к тому же в этом деле весьма преуспевает. Я всегда немного завидую ей в том, как быстро она умеет знакомиться с людьми, нащупывать настроение собеседника – в нашей работе это клад. И друзей у неё немало хороших. И вот, оказывается, развесёлый человек загрустил. Плачет, видите ли, над чем… Да, если музыка выжимает слёзы,
то это не только чудесная музыка, но и чудесные слёзы… Ольга. Смотрите-ка…
И вот опять звонок. В кафе захотелось. И опять я должен за всех отдуваться, нашла козла отпущения… Однако что-то она совсем примолкла.
– Говори, Ольга. Я слушаю.
– Хочешь,