***
Он очень часто, чуть ли не регулярно встречал знакомых в метро. Потом некоторые из них совершенно вывелись. Проанализировав ситуацию, он выделил две главные причины «невстреч»: эмиграцию и покупку машины. Ну еще среди гипотетических вариантов были смерть и паралич, но это не подтвердилось на практике.
В частности, из метро исчезли девушки не то чтобы самые красивые, но с определенной фигурой: очень высокие за счет длинных ног; просто великанши остались. На улице он однажды видел, как девушка новой волны садилась в автомобиль, сложив ноги чуть ли не в трех местах; в метро ей было бы удобнее.
***
У него есть двое знакомых, из которых один твердо решил уехать в Канаду, а другой безо всяких решений твердо оставался в Москве. Каждая их встреча почти моментально переходила в спор: ехать или оставаться, как если бы они были гидрой о двух головах. Их не смущало то, что все серьезные решения в жизни они принимали порознь, например, каждый женился именно на своей жене.
Они расстанутся в момент окончания спора.
***
Отъезд – репетиция смерти в понимании Гамлета, то есть шаг в неизвестность, где тебя ждут: сны, блаженство или пустота. Сведения с того света ненадежны. Сведения из Нового Света противоречивы.
***
Ахматова, муза плача, сохранившая верность своей монументальной родине и несчастному народу, всерьез подумывала о четвертом замужестве и к семейной жизни относилась скорее иронично, чем трепетно. Георгий Иванов, циник, обрывающий корни так же легко, как лепестки, всю зрелую жизнь любил одну женщину – Ирину Одоевцеву.
У него есть цикл поздних стихов, посвященных ей; по стихам кажется, что они расстались. На самом деле Георгий Иванов прощался с жизнью.
***
Они уехали отсюда более или менее зрелыми людьми в начале двадцатых годов.
Реальная возможность вернуться (минуя гиблый вариант Марины Цветаевой и рыночный Алексея Толстого) представилась в начале девяностых.
То есть даты были подобраны так, чтобы никто не вернулся.
Впрочем, вернулась Ирина Одоевцева – глубокой старухой, чтобы умереть через пару лет, но в Ленинграде, более того – в Санкт-Петербурге.
Если бы не она, семидесятилетняя пауза производила бы впечатление избытка, сталинского слоновьего срока – семьдесят лет, двести, триста, с запасом, с верхом.
Ирина Одоевцева, в одиночку одолев дорогу скитания, как бы подтвердила точную злонамеренность исторических лет.
***
Родители его знакомой, евреи, уехали в Германию, мотивируя это тем, что немцы после событий тридцатых-сороковых годов испытывают что-то вроде вины перед евреями и создают им неплохие условия жизни.
Он видел на фотокарточке чудесный домик с садиком – так, что не поймешь, карточка это или открытка.
Он вспомнил,