Он хряпнул по суковатому чурбаку. Колун застрял во влажной древесине. Иван выругался.
– Ты точно собираешься с ним встречаться?
Машка подошла неслышно. Стояла, кутаясь в тёплый платок, глядела насмешливо.
– Ватник бы накинула, – укорил Иван. – И варежки. Руки замёрзнут, а тебе вредно…
– Так точно намерен?
– Это бизнес, Маша, – он принялся вытаскивать колун из полена. – У меня перед Майклом обязанности.
– Становиться смешным тебя никто не заставляет.
– Смешным? – удивился Иван. – Я – смешной?
– А то не понимаешь… ладно, пошли чай пить. Мне сейчас наливать трудно, поухаживай.
– Пилу только спрячу. Сопрут ведь.
Её резиновые сапоги оставили на тающем снегу тёмные следы. На сарай села здоровенная ворона, покосилась с интересом. «Кыш» – машинально сказал Иван. Ворона оглушительно каркнула и улетела.
– Не понял насчёт смешного, – сказал Иван, ставя на стол кружки. – Объясни по-человечески.
– У тебя, Ваня, шея длинная. С трудом доходит.
Как всегда, она грела руки о кружку.
– Только-только за дело принялся, и вот уже, хоп! – ты должен советоваться с мужиком, который тебе морду бил. Отличный партнёр, ничего не скажешь! А отношения ваши берётся наладить видный член партии жуликов и воров, у которого на роже – печать кристальной честности…
– Маш, ну что ты, чес-слово… человек такую карьеру сделал… сам, без богатенького папочки, это уважать надо…
– Карьеру? Какую такую карьеру? Учёного, врача, архитектора? Нет, он сделал карьеру жополиза и прохвоста. Всегда чуял, зараза, под кого подстелиться. Нет, Ваня, я это уважать не буду. И тебе не советую.
– Уж больно ты сурова.
Взгляды жены на власть Ивану были хорошо знакомы. В целом он их поддерживал, не одобрял только Машкиного фанатизма. Ну да, наверху – ворьё, дело известное. Но ведь везде так. И везде люди свою власть терпеть не могут. Закон природы. Иван предпочитал не слишком углубляться в тему: что толку? Такова жизнь. Изменить её невозможно.
Машка, однако, смотрела на дело иначе. Во-первых, по образованию она была историком. Любила сопоставлять факты, выводить закономерности. Во-вторых, ещё в школе открыла для себя запрещённых тогда Солженицына, Джиласа, Восленского.
А началось всё с её деда.
В школьные годы Иван видал этого старика частенько. Тот каждый день вышагивал по переулкам – спина прямая, без палки, руки за спиной. Считал, если проходить в день не меньше десяти километров, доживешь до ста лет.
Был он сух, горбонос, кожа – смятый пергамент. Длинные суставчатые пальцы всё время крупно тряслись. Чтобы взять вилку, дед придерживал правую руку левой. Вилка падала, он оглашал дом проклятиями.
Семейная легенда гласила: неизлечимая дрожь – с гражданской. Воевал дед с басмачами, попал в плен, его жестоко пытали, подвешивая за руки. Как-то старикан