Отражения полос разметки дороги ныряли по запотевшему стеклу под её пальцы, вцепившиеся в руль так, что побелели костяшки. Белая, чёрная, белая, чёрная. Полоска белая, а за ней чернота, снова полоска и снова чернота. Напряжение, что держало её последний час на пределе сил и помогло пережить весь этот ужас, ушло. Резко, как оглушительный взрыв в кабинете Гензера, оставив вместо себя слабость, крупную дрожь по всему телу и слезы. С каждым ударом пульса у неё в висках появлялась новая полоска. Белая, чёрная, белая, чёрная… Из темноты, из ниоткуда, фары выхватывали белую линию, и её белизна нестерпимо резала глаза, привыкшие к чёрному цвету. И тут же линия пропадала в такой же непроглядной черноте позади. С каждым новым ударом пульса, с каждым новым толчком крови в венах – белая, чёрная, белая, чёрная.
У Гальсы двоилось в глазах. Она ударила по тормозам, с трудом удержала машину в заносе на скользкой дороге, и застыла на сиденье, закрыв глаза. Рыдания сотрясали её плечи, а рука непроизвольно потянулась вправо. Там было пусто, а у неё никак не получалось избавиться от предчувствия надвигающейся беды. И Хромой сидел рядом, хмурый, сосредоточенный. Молчал, только кривился в ответ на её слезы одним уголком губ.
Дождь усилился. Капли сверкали в свете фар, бледным водяным туманом разбавляли ночь и текли ручейками по стеклу. Гальса приоткрыла окно, и они ворвались в салон, нещадно хлеща по лицу. Хромой оперся о дверь снаружи. «Все запомнила? – раздражённо спросил он». Она испуганно кивнула, и что-то мелькнуло на миг в его глазах, словно крикнуло, простонало от невыносимой боли: «Повтори!». Она вздрогнула, моргнула, а вместо его силуэта уже была вязкая, тягучая чернота, теперь уже насквозь промокшая, и которую можно было резать ножом.
Трясясь всем телом, она переключила скорость. Дорога летела под капот. Мокрый шелест шин, захлёбывающийся от натуги рёв мотора, еле слышный свист пролетающих внизу полосок – это было прямо в ней, в висках, в мозгу. И не было других машин: ни белых фар встречных, ни красных огней попутных. Чёрное небо, чёрный асфальт, чёрная мгла по краям. Темно впереди, темно сзади. И только здесь, в середине угольной черноты, светились индикаторы на приборной доске, да пронизывали ночь два острых луча фар. Что впереди – неизвестно. Что позади – не имеет значения. Что по сторонам – не узнать, ведь там она никогда не окажется.
За поворотом шоссе полезло вверх по крутому склону холма. Она протянула руку, отстранённо ощупала прошитую кожу второго сидения и вдавила педаль до упора. Мотор ошарашенно взревел, и стрелка спидометра рванулась