– Да нет, – глухим голосом отозвалась она, – не видела. Две недели назад по телефону говорили. Все так серьёзно?
– Уходить надо. Тебе одной.
Он обернулся и кивнул на окно. Она покрутила пальцем у виска.
– Свихнулся. Я на втором этаже к перилам балкона не подхожу. Акрофобия.
– На кладбище собралась из-за такой ерунды? – он удивился.
Тихий голос Гальсы прозвучал с испуганной безнадёжностью:
– Без шансов, Хромой…
– Ты должна попробовать. Обязана! Они будут уверены, что у нас всего два выстрела. Одного я точно уберу, как морду вверх задрать попробует. А дальше… дальше я пас. Сама, девочка, сама, своими шикарными ножками.
– Я думала, тебе давно наплевать на женщин, – с неожиданной горечью сказала она. – Как тебя мать назвала? Не Хромым же.
– Свечку хочешь в церкви поставить за здравие? – он погладил её волосы.
– Поминальную, – окрысилась Гальса. – Делать, что будем?
– Я же сказал, прикрою. Собирайся.
– Не на свадьбу идём. Всё при мне, но туда я не полезу.
– Тогда звони.
Он усмехнулся и коснулся крохотной капельки-серёжки в её ухе.
– Не говори ничего лишнего. Иначе, если уцелеешь, они найдут тебя и прикончат. Может быть, и не своими руками, а все равно уничтожат. Найдут способ. А не убьют – инвалидом на всю жизнь сделают.
Она отстранилась и посмотрела в темноту за окном.
– Кто они?
– Тебе лучше не знать, – буркнул Креспин. – Достаточно того, что за их спиной может встать весь этот паршивый городишко.
– С другой стороны, как встанет, так и обратно присядет, стоит только вбить им в глотку десяток свинцовых затычек, – её глаза сверкнули.
– Ты что ли вбивать собралась?
– Я уже, значит, не в счёт?
– Горячо это для тебя.
– А кто меня льдом все дни кормил?
– Тебе это не нужно. И так ледышка.
– Пока не позвоним, что готовы, у нас есть время. Так? – хрипло спросила она.
Гальса нашла его ладонь и положила себе на грудь. Он живо представил её ноги в чулках, чёрную резинку шириной в ладонь, которую сейчас скрывала юбка, раздел девушку глазами и… отдёрнул руку.
– Нет.
Она вздрогнула, прикусила губу и отвернулась.
– Скотина, – скрипнула зубами. – Я, может, сдохну через час. Надеюсь, что после тебя.
– Не строй из себя оскорблённую монашку.
Он почесал подбородок, требующий бритвы уже который день, всунул руку в карман и позвал:
– Послушай, Гальса.
– Я тебя тоже за мужчину не считаю, – тихо отозвалась она.
– Посылку подай, – он тронул её за плечо.
– Что ты в ней такого интересного увидеть захотел? Все равно ведь открыть не сможешь.
Она обернулась, окатив его презрением в сузившихся