– Думала, так надо. Может, проверяешь, боишься, чтобы глупостей не наделала. Я же видела, какой ты был. Спокойный, сосредоточенный, опасности не видел. Считала, что все обойдётся.
– Не обойдётся.
Он болезненно сморщился, потёр не ко времени занывшее бедро, с каким-то безразличием подумал, что Гальса уже не первый его напарник, и которая вот-вот может погибнуть. То, что придётся умереть самому – тревожило не особо. К этому все и шло. Слишком неудачно складывались в последнее время дела. И когда несколько лет назад Гензер, кряхтя, втиснул свою тушу рядом с ним на кладбище, бросив горсть земли на гроб Анхар, и прошептал, что в этих похоронах его вины нет, он не видел причин сомневаться в его словах. Ещё раньше он сам рыл могилу для Хелен на каменистой пустоши в окрестностях Тешоара, откуда едва выполз, чуть не потеряв ногу. Змея не таилась, в отличии от старого дружка: оставила им по две отметины – сначала ей под коленом, а потом ему в бедре, когда бросился на вскрик. Через час от укусов потянулись под кожей во все стороны черные нити, несмотря на глубокие разрезы, что успел сделать, чтобы выпустить отравленную кровь. Спутница не стенала, молча держалась позади, стиснув зубы, а потом он просто не услышал за спиной скрипа сапог по камням. Расчехлил сапёрную лопатку и постарался отрыть в твёрдом грунте яму поглубже, чтобы сохранить тело от падальщиков. Вернуться за ним он так и не смог. Да и Хелен в эту схему не вписывается – жуткое стечение обстоятельств. А вот Анхар, которую сбил грузовик, едва она ступила на пешеходный переход… водителя той машины полиция так и не нашла – отыскал он… Потом он потерял Нину, Кристу, Линн… И сейчас, разглядывая узкие плечи сгорбившейся Гальсы, он почти был склонен предположить, что из-за всех этих смертей торчали уши Марка. Если он жив, конечно. В другое время эта мысль бы его позабавила, но только не сейчас. Всех, всех напарниц подбирал ему именно он, и все потери были связаны с доставкой для этого жирного ублюдка.
Креспин ещё не знал, что сейчас тот лежит в коме в одной из больниц Бейрута, получив две пули в спину вместо него.
Совершенно неожиданно для самого себя он рассказал Гальсе о своих женщинах, смутных догадках, непрекращающейся слежке и подозрениях. Она смотрела на него округлившимися глазами, нахохлившаяся, похожая на замёрзшего воробья, нервно комкала в руках платок. Он тяжело поднялся, снова подошёл к окну и, вытягивая шею, попробовал заглянуть за угол здания.
Дождь за окном стал настолько мелким, что казался просто водяной пылью. Ему захотелось уткнуться лбом в оконную раму, а ещё лучше прижаться к холодному стеклу всем лицом, чтобы почувствовать всю эту мерзкую взвесь брызг сквозь прозрачную преграду, за которой где-то в темноте скрывается смерть. Одновременно в нем боролись два желания – выйти наружу и единственным выстрелом разнести голову первому, кто встретит его под дождём, чтобы попробовать вытянуть Гальсу из капкана ценой собственной жизни против того, чтобы никогда не высовывать носа за дверь. Внутри кольнул страх. Чуть-чуть,